В 1874 году случился большой недород, но сборщики налогов даже не подумали уменьшить налоги; то немногое, что крестьянам удалось собрать на зеленых оазисах горного плато у Невесине, селении в 40 км от Мостара, гнило на земле, ибо крестьяне не имели права увозить плоды своего труда в сараи, пока три оценщика, один христианский и два мусульманских, не определят его размер.

Отчаявшись добиться правды от местных властей, 164 крестьянина в феврале 1875 года бежали в Черногорию, где прожили несколько месяцев. А тем временем христианское население было взбудоражено двумя событиями. В октябре 1874 года турки в Подгорице зарезали группу черногорцев; князь Николай, на которого православные сербы, жившие на границе Герцеговины, смотрели как на своего естественного защитника, выразил протест. Приезд австро-венгерского императора Франца-Иосифа I в Далмацию весной 1875 года вдохновил католическое духовенство, которое давно ждало помощи от Австро-Венгрии, и угнетенные подданные Турции рассказали сильному правителю своих далматинских родичей о своих бедах.

Таким образом, восстание, вызванное дурным управлением в стране, подтолкнуло развитие событий в двух соседних государствах.

Увидев, что содержание беженцев из Невесине истощает его и без того скудную казну, князь Николай добился для них разрешения вернуться в свои дома, которые у некоторых жителей были просто сожжены.

Насилие порождало ответное насилие, пока наконец 1 июля жители Невесине не восстали, отказавшись платить налоги и пускать к себе полицию. Были присланы два турецких комиссионера, но им не удалось успокоить восставших; тогда консулы великих держав заявили о том, что отказываются от помощи восставшим, и для «устранения нарушений» был отправлен Сервер-паша, который уже выполнял похожее задание на Крите.

Обе эти миссии не принесли успеха, ибо христиане, которых часто обманывали, не доверяли туркам. Тем не менее восставшие подали консулам бумагу с описанием своих бед. Они жаловались, что древняя десятина на словах была увеличена до 12,5 процента на зерно, табак, овощи, фрукты и сено, а на практике она была еще больше, ибо сборщики налогов обычно несколько дней жили в селах за счет крестьян, которые не имели права дотрагиваться до плодов своего труда, пока не будет уплачен налог. Табак и виноградный сок облагались дополнительным налогом; кроме того, каждый христианин мужского пола вынужден был ежегодно платить 30 пиастров за освобождение от военной службы; к этому прибавлялись налоги на землю, дома, пастбища, мелких животных, свиней и пчелиные ульи. Бремя крестьян усиливали еще обязательные дорожные работы и перевозка войск на своих лошадях.

Христиане жаловались не только на правительство и его агентов, но и на своих землевладельцев или ага, в основном сербов-мусульман, которые обратились в ислам после падения старого Боснийского королевства в 1463 году, и «герцогства» Святого Саввы, в честь которого Герцеговина двадцать лет спустя и получила свое название.

Землевладельцы обращались со своими христианскими арендаторами земли, которых называли кметами, как с крепостными крестьянами. Они забирали у земледельцев, обрабатывавших каменистую почву Герцеговины, четверть их продукции, одного животного с каждого стада в год, а также требовали выполнять много повинностей безо всякой оплаты, а когда они являлись в дома своих крестьян, то те обязаны были накормить своего господина. Таким образом, жизнь христиан была невыносимо тяжела, ибо их притесняли и имперские сборщики налогов, и свои местные ага.

Перед законом крестьянин был совершенно беззащитен, ибо главными функционерами были турки, не знавшие сербского языка; в судах производство тоже шло на турецком, которого сербы не понимали; короче, в петиции жители обобщили все свои беды в одном предложении: «Мы не можем защитить ни свою жизнь, ни свою честь, ни свое имущество».

Тем не менее на этом этапе восстания христиане еще хотели оставаться подданными султана и, за исключением тех, кто населял приграничные районы, не желали присоединяться к Черногории. Они просили, чтобы им дали землю в какой-нибудь другой стране, куда бы они могли уехать, или автономию под властью какого-нибудь иностранного христианского князя. Они согласны были даже на оккупацию иностранными войсками до тех пор, пока им не будет даровано справедливое решение. Ибо турецкие реформы без европейского вмешательства, гарантирующего их проведение, как показала жизнь, не приносят никаких результатов. Так, как и в Сербии в 1804 году, восстание вначале было направлено не против султана, а против местных властей, которые правили от его имени, и мусульманских землевладельцев, в которых гордость своим происхождением сочеталась с наглостью отступников.

Вскоре восстание приняло такой размах, что встревожило даже государственных мужей в Стамбуле. Жители Кривошие (Кривошее), разгромившие в 1869 году австрийцев, бежали за границу. 15 августа 1875 года восстание, вызванное поборами, разорявшими крестьян, вспыхнуло в Козараце, неподалеку от Приедора, в северо-западной Боснии, где две религии, в отличие от Герцеговины, мирно уживались. Этот боснийский мятеж быстро распространился на восток и захватил Брод и Дервенту, и основная часть турецких войск, сильно ослабленных еще до начала мятежа в Герцеговине, была занята его подавлением. В конце концов мусульмане взяли сохранение закона в свои руки; в Боснии шла кровавая гражданская война, в которой люди одного народа и языка убивали друг друга.

Театр этой войны располагался неподалеку от границы с Австро-Венгрией, и славяне, жившие в Венгрии, могли помогать своим братьям из Боснии. Повстанцы Герцеговины разместили свой штаб в древнем монастыре, расположенном в трех часах езды от Рагузы (Дубровника), где нашли приют люди, бежавшие от резни, которой подверглись католики, жившие на соседней равнине Попово Поле. Здесь христианские бойцы нашли себе приют, пищу и сочувствие. Комитет, распределявший помощь, располагался в Кастельнуово в Которском заливе, а оружие разгружали в Саторине. Перевал Муратовица стал герцеговинским Марафоном, где местный вождь Лазарь Сосица одним ударом отбросил турецкую армию.

12 декабря султан создал новый фирман, дополнявший Хатт-и-Хумаюн 1856 года, и пообещал провести административные реформы. Но как указывал в своей ноте от 30 декабря граф Андраши, министр иностранных дел Австро-Венгрии, турецкие реформы были плохо продуманы и не отвечали требованиям времени, а турецкая армия воевала очень плохо.

«Нет другой такой области в европейской части Турции, – писал он, – где антагонизм между Крестом и Полумесяцем принял бы такую желчную форму». Он предложил немедленно отменить систему откупщиков и расходовать суммы, собранные прямым налогообложением, на местах, объявить свободу религии, создать особую комиссию, состоящую из христиан и мусульман в одинаковом количестве, которая наблюдала бы за проведением реформ, и улучшение условий жизни сельского населения.

Лорд Дерби, в ту пору министр иностранных дел Великобритании, поддержал эти предложения; Порта приняла их, за исключением второго пункта. Но ни записка Андраши, ни совещание, проведенное бароном Родичем, славянским губернатором Далмации, с вождями восставших в Саторине, ни даже Берлинский меморандум кабинетов министров трех империй, в котором было предложено заключить перемирие и создать смешанную комиссию при условии, что христианам будет разрешено сохранить у себя оружие, а турецкие войска должны быть сконцентрированы, – ничто не помогло остановить восстание. Берлинский меморандум не получил поддержки у туркофильского правительства Великобритании.