— Мы много друг о друге ещё не знаем, — обнимает меня за шею с бесконечной ласковостью.

— Милая, я тебе больше скажу, мы сами не знаем себя так хорошо, как предполагаем. — Обмякая уже который час в воде, сгорая от желания переместиться на сушу, я двойственно шуточно спрашиваю: — Свет мой, как никак ты решилась перевоплотиться в русалку?

— С чего ты взял? — Она совсем не понимает.

Говорю уже без намеков, кашлянув:

— Может, нам уже пора?

— Куда пора? — невинно смеется она.

Нет, она издевается.

— В мир сна и грез, малышка, — наконец смеюсь я.

— Аа, — хохочет она, — да-да. Я… — о чем-то думает она постороннем, — Выходим, да.

Перебравшись в спальное ложе, укутавшись в объятиях друг друга, как ни странно девушка отдается полному молчанию.

— Что тебя занимает, милая?

— Джексон… — говорит тоненьким голоском, застланная одной мыслью, — Роза и Джек, Джульетта и Ромео… их истории отчасти так схожи с нашей.

Я понимаю, к чему она клонит, но выясняю, случайно бросив взгляд на стену, на часы, указывающие 01:00:

— Ты про…

— Я про то, что великая любовь может быть разрушенной из-за таких малосущественных причин. Джульетта не смогла быть с Ромео, поскольку принадлежала к враждебному роду… — Секунда отделяет ее от истинных дум, вертящихся в голове ураганом: — Ключевой фигурой в роду Монтекки выступает твоя мама, а в моем, Капулетти — моя мама.

Развив мысль, прихожу к тому, что помимо этих схожих черт имеется и то, что меня принуждают женить на графине Белле, как принуждали Джульетту. Чтобы успокоить и себя, и Милану произношу, гладя ладонью по ее волосам:

— Это всего лишь сказка, малышка.

Она вздыхает, безмолвно соглашаясь со мной, уткнувшись в мою шею.

— Клянусь, я отгорожу любую тварь, посмеющую к тебе прикоснуться! И ни за что не оставлю тебя! — восклицаю с негодованием я, припомнив последние встречи с Брендоном и выдвинутые им мне условия.

— Счастье в мгновении? — шепчет она, крепче прижимая меня к себе.

— Счастье в мгновении, — медленно и с нежностью целую ее в лоб.

Плавно перейдя к беседе о годах, проведенных в разлуке, мы — несчастные влюбленные — поочередно описываем всё, вплоть до мелочей: о чем думали, что делали, какими надеждами были полны наши души и как берегли мы наши воспоминания, которые яркой звездой горят в нас.

Милана цитирует мысль из своей книги, которую я с нетерпением жду в бумажном варианте: «Насколько близок нам человек, настолько и дороже нам память о нём».

И жизни мало, чтобы восполнить каждый день, который мы провели не вместе.

Глава 32

Джексон

Проснувшись спозаранку, взглянув на спящее нежнейшее существо, сладко сопящее, которое, опершись на маленькую ручку щекой, погружено в крепкий сон, я целую её сомкнутые губы, который глубокой ночью беспрерывно журчали слова. Аккуратно встав с постели, натянув на себя штаны, я на цыпочках захожу на балкон, физически ощущая себя гораздо лучше, чем в другие дни.

Недуг отступил, но на его смену пришел новый. Моральный уровень на нулевой отметке. Не могу свыкнуться с той мыслью, что мои спокойные дни пролетели и счастливое время миновало. Гложущие мысли о кознях мистера Гонсалеса сверлят мозг. Не сводя глаз с бесконечного горизонта, зевая, я мрачно взглядываю на нависшие над городом угрюмые тучи. Солнце не всплывает. Птицы умолкли. Живое возвещает о начинавшейся незримой битве, к которой я мысленно готовлюсь. В каждом постороннем звуке мне только и слышится постылый, с оттенком высокомерия голос Брендона, а перед глазами встаёт его рослая фигура с самодовольной физиономией. Ненароком его прозывают каменной глыбой, смеющей встать на чужом пути, исходящий воздух которого помешает его богатому, вседозволенному житию.

Измыслив грядущий план, я совершенно выпустил из виду, что моё сердце решилось на благородный поступок на объединение двух разлученных, но нуждающихся друг в друге душ. Уверенность в том, что отчаявшийся придет не только в назначенное время, но и часом, а то и более, раньше, возрастает во мне при мысли, как он упал на колени, в преддверии события, снизойденного на него с небес. После окончания выступления у них будет время, чтобы поговорить, наконец, друг с другом и прийти к прощению

Часы в спокойном ритме бегут к смертельным минутам. До дефиле ещё целых восемь часов, но решительные секунды настают.

— Да, — вполголоса отвечаю раннему звонку тревожащегося Тайлера, прикрыв дверь, чтобы не разбудить Милану, но с опаской я не перестаю поглядывать в оконце, проверяя, спит ли она или уже проснулась. То, к чему я пришел, ей посчитается эгоистичным, опрометчивым и неблагоразумным. Обогатится ее сознание правдой тогда, когда мы с безмятежной душой помашем рукой Мадриду, сидя в самолете.

— Охрана будет выдвигаться вместе с вами ровно в час дня, — монотонным голосом произносит он. — Паспорта на другие имена для подстраховки на тебя и на Милану подготовлены. Вылет в полночь, как и договаривались, — еле выдержанным тоном ставит меня в известность телохранитель.

«Прости, любимая, но всё это ради твоего блага и моего», — проговариваю про себя. Мысль, что Милана осознает мою заботу, сулит надежду о ее прощении.

Как только миновал вчерашний второй разговор с Тайлером, я чётко для себя рассудил, что не могу поступить по-другому, как отгородить нас только таким путём. Изначально это был самый крайний вариант, а затем он же оказался единственным. Жалкое препятствие, но оно вселяет уверенность, что что-то может измениться. На случай если все удастся, то мы будем в самом отдалённом месте в Нью-Йорке. До свадьбы брата есть время и за этот срок мы попытаемся что-нибудь придумать, подключив к делу отца.

— Благодарю за то, что ты…

Он безотлагательно перебивает:

— Я не поддерживаю этой затеи, Джексон… И ты же соображаешь, что это незаконно? — сетует он скрипучим голосом. — Я согласился исключительно только из-за твоих уговоров… Это рискованный и сумасбродный поступок, невозможно рискованный. Один шаг к нему ускорит катастрофу. Безумие считать, что даже, если все благополучно обернется, то не придется иметь дело с последствиями.

— Тайлер, осуждение в данном случае нагромождается только на мою совесть, что я применяю ложь. И только. Тебя, даю гарантию, никто не будет ни в чем упрекать, — швыряю я словами. С таким поворотом дел, когда неясные угрозы целиком сосредоточены на нас с Миланой, когда нельзя произнести и одного слова, ибо оно может быть подслушано, трудно прийти к иному убеждению, как к скорейшему отъезду.

— Не только, — с несвойственным ему возражением он говорит мне. — Ты известный