После некоторого молчания Андрей неожиданно сообщил:

– А я был в пустыне.

– Правда? – удивилась она.

– Да. В марокканской.

– Ну и как?

– Очень понравилось.

– Правда?

– А почему ты так удивлена?

– Потому что это странно.

Андрей продолжил:

– Я обнаружил, что пустыня – это нечто совсем иное, чем Россия, да и Европа вообще. Здесь пространство заполнено лесами, городами, и жизнь насыщена до утомления. А в пустыне пустота, бесконечная пустота, в которой человек ощущает себя наедине с Богом. Я представил себя и в самом деле одиноким, и меня охватило ужасное чувство: крикнешь – и не услышишь даже эха, побежишь – и пески тут же скроют твои следы, посмотришь перед собой – везде один мираж. Мне стало страшно. Пустыня молча проглатывает и стирает твое существование, даже если ты находишься в разгаре жизни и на пике бытия. Она говорит тебе: «Ты ничто и никто. Ты часть этой пустоты». И в этом – самый большой вызов, который может быть брошен человеку на земле. Ты вступаешь с пустыней в поединок, в котором либо ты докажешь свою силу, либо она тебя уничтожит. Ее безграничность, вселяющая поначалу чувство абсолютной свободы, сужается все больше, пока не превратится в настоящую тюрьму. Стоя там, посреди моря песка, я понял, почему в древности именно в таком месте человек искал Бога. Скажу даже: это и привело меня в пустыню. Я представил древнего человека, заблудившегося в безлюдной пустыне, одинокого, время от времени глядящего в небо и утешающего себя: «Небо не может быть безжизненным. Небо не может не быть добрым».

Но, с другой стороны, стоя в глубине этой пустоты, я неожиданно осознал сам себя, понял, что нашел необыкновенное внутреннее умиротворение, какого мне не доводилось испытывать прежде. В этом одиноком противостоянии с пустыней я ощутил мир с самим собой и увидел внутри себя горизонт, подобный простиравшемуся передо мной. Эти глубокие и прекрасные чувства ты можешь испытать, лишь оказавшись в глубине пустыни, отрешившись от действительности, погрузившись в себя, став суфием[9], ища Бога. Веришь ли, я не успел вернуться, как понял, что заболел ностальгией. Эта странная тоска будет всегда тянуть меня обратно в пустыню.

Лейла ответила не сразу, а продолжала внимательно рассматривать его.

– Почему ты так смотришь на меня?

– Потому что поначалу подумала, что твои впечатления о пустыне окажутся обычными впечатлениями туриста.

– А теперь?

– Это впечатления, которые раскрывают в тебе философа.

– Я рад такому комплименту. Это внушает мне надежду, тем более что это первый комплимент, который я слышу от тебя в свой адрес.

– Ты еще и хитрый, – сказала она шутя.

– Ладно, скажи теперь, какой работой ты занимаешься в Ленинграде?

– Он теперь называется Санкт-Петербург.

– Действительно. Я и забыл об этом, увидев тебя. Все переменилось.

– Да, – согласилась она. И добавила, отвечая на предыдущий вопрос: – Утром я учусь в ординатуре, а после обеда работаю массажистом в спортивно-оздоровительном центре.

– А ты тоже изменилась, Лейла? – спросил Андрей, словно не услышав ее ответа по поводу работы.

– Думаю, да. Человеку трудно не меняться, особенно если он живет в России.

– Но ты такая же утонченная и красивая.

– Значит, слава Богу, хоть внешне я не изменилась.

– А какие-то другие перемены произошли?

– Какого рода?

– Ну, замужество, например.

Помолчав немного, она ответила:

– Нет. Замуж я не вышла.

Ей показалось, что она услышала его облегченный вздох.

– А ты внешне изменился.

– Но внутри я такой же, как и прежде.

– Не верю. Ты стал более зрелым и глубоким.

– Но я до сих пор люблю тебя. Как любил тогда, а может быть, даже больше.

Андрей заявил об этом легко и просто, со своей очаровательной непосредственностью и спонтанностью. От неожиданности у Лейлы сильно забилось сердце, и слова затерялись на языке. Он тоже молчал после своего признания, словно оно было неожиданным и для него самого, и словно все прошедшие годы эта фраза вертелась у него на языке в ожидании встречи с Лейлой, готовая вылететь с первым выдохом.

Воцарилось долгое молчание. Каждый из них сидел, погрузившись в свои думы.

Вскоре она попросила:

– Пожалуйста, останови здесь.

– Ты работаешь в этом здании?

– Да.

– Хорошо. Я буду иметь это в виду.

– На что ты намекаешь?

– Ты не позволишь заехать к тебе? Или будешь стоять в дверях и преграждать путь, как обычно?

Лейла опустила голову и проговорила смущенно:

– Это место работы, и у меня нет времени принимать здесь кого-либо.

– Понял. Но я могу надеяться на встречу?

– Не знаю, – ответила она нерешительно.

– Почему?

– Потому что я действительно не знаю.

– Значит, я сам приду к тебе.

– Лучше не приходить.

– На этот раз я не подчинюсь.

– Ладно. Дай мне время подумать.

– А как ты дашь ответ?

– У тебя есть телефон?

Андрей дал ей номер телефона, и она открыла дверцу машины, чтобы выйти, но он остановил ее:

– Ты вправду позвонишь, Лейла?

– Да.

– Обещай мне. Потому что я с нетерпением буду ждать этого звонка.

– Обещаю.

Лейла не могла избавиться от потрясения, испытанного ею от неожиданной встречи. С момента расставания она тысячу раз открывала дверь больницы, и тысячу раз распахивалась дверь в весну, и тысячу раз Андрей находился там, в той весне, и тысячу раз выступал оттуда с широкой улыбкой на лице: «Лейла! Какая приятная неожиданность!»

Будто и не было тех десяти лет. Будто она только вчера приехала в Россию, а сегодня, когда открыла дверь больницы, Андрей встретил ее со словами: «Привет, восточная красавица!»

Вечером, вернувшись с работы, она долго держала в руках листок, на котором Андрей написал свой номер телефона, внимательно разглядывая цифры, его имя, наблюдая за изгибами почерка, и перед глазами возникали черты его лица, которые она почти забыла. А из воздуха просачивался его голос: «Но я до сих пор люблю тебя. Как любил тогда, а может быть, даже больше».