Юдженильда сказала с обидой:

– Таких больше не бывает!

Он вздохнул.

– Я согласен и на чуть похуже.

– Всех разобрали, – победно сообщила Юдженильда и прижалась ко мне. – Вот!

Он простонал:

– Ну почему я всегда опаздываю? Эх, так и не пришлось мне прикрыть твою бесстыжую спину… Что ж ты так нечестно начал без меня?..

Впрочем, упрека я не услышал, скорее, облегчение, не пришлось обагрять меч в крови мергелей, с этими парнями пил, никто из них вообще-то не сделал ему ничего дурного.

– Да увидел, – сказал я скромно, – из-за чего стоило начать самому да побыстрее… Как видишь, даже работа на благо Отечества может иногда оказаться приятной. Доставь эту милую девушку во дворец, но постарайся, чтобы ее не увидел конунг или его люди.

Он кивнул на темный вход во храм.

– А там… что сейчас?

– Ничего, – ответил я.

– Э-э… как ничего?

– И никого, – пояснил я. – Главное, оба шамана как-то так погибли, я даже не заметил. Зато на работе! Впрочем, они не столько деятели культуры, а как бы служители чуждого народу культа, потому их можно и нужно. Стражи побиты, поэты это туманно называют кровавым пиром, где красного вина всем хватило, даже из ушей хлестало. Деревянный идол срублен пусть не под корень, но зато под самые, а это, как ты понимаешь, еще больнее.

Он скривился.

– Это изуверство! И надругательство над святынями.

– В бою все можно, – сказал я, оправдываясь. – А на такой пьянке простительно. Я ж завтра не вспомню, что творил! В общем, жертвоприношения возобновятся не весьма скоро.

Он вздохнул.

– Значит, обратно ее нести нет смысла?..

– Нет, – ответил я честно.

– До храма ближе, – сказал он. – Ладно, кому в городе сдать на руки?

– Обратись к Ланаяну, – посоветовал я. – Это начальник дворцовой стражи.

– Да знаю-знаю, – сказал он. – Обязательно найду. Может быть, не сразу только.

Юдженильда высокомерно вскинула брови, но промолчала, только взгляд ее был красноречив, хотя в нем чуть позже и появилось что-то вроде колебания.

– Вон там кони, – сказал я. – Выбирай любого, хозяева уже не будут спорить. Или бери всех сразу.

– Лучше всех!

Он исчез, буквально через мгновение примчался уже на великолепном рослом жеребце с огненными глазами и с дорогой сбруей. Юдженильда тихонько вскрикнула, когда он наклонился и легонько поднял ее в седло.

Пока он укутывал ее в плащ поплотнее, чтобы никто не узнал, она успела бросить на меня укоризненный взгляд.

Я развел руками.

– В другой раз, милая. Отечество в опасности! И хоть не мое, но почему-то надо, хоть и сам не понимаю, почему и с какой дури. Иногда я убежденный абсурдист… это чтоб не называть меня по-другому, попонятнее.

Кровавый закат поджег облака, что как лохмотья горящей лавы застыли у края горизонта. На землю пали длинные багровые тени. Я шел к темному проему в белоснежной городской стене настороженный, как тетива взведенного арбалета. Хотя конунг еще не взял власть, но усиливает ее с каждым часом, на воротах вполне могут быть его люди…

Багровые лучи высветили горящие как жар доспехи и кольчуги, я вздохнул с облегчением. Сыны степей презирают металлические скорлупы, как они их называют, и считают трусостью прятать свое гордое мужественное сердце за всего лишь металлом.

– Привет, ребята, – сказал я, – бдите, бдите!.. Меня не проведешь.

Один скривился, словно откусил редьки, второй пробурчал что-то недовольное, типа много вас начальников, а я с воспрянувшим духом вошел в город.

Городская стена скрыла заходящее солнце, в городе уже не тени, а темень полумрака, что сгущается с каждой минутой.

Церковь великое и благородное дело пытается осуществить, строго-настрого запрещая использовать луки и арбалеты. Но у Церкви нет законодательных функций, а мы даже основные заповеди насчет не убий, не укради, не солги нарушаем еще как.

Единственное, что Церкви все-таки удалось, а это очень немало, провести грань между «хорошим» и «нехорошим». До прихода Христа убивали и гордились, на соседей бесхитростно и простодушно ходили грабить и захватывать рабов, но с приходом христианства убиваем как бы по необходимости и всякий раз оправдываемся, к соседям несем более высокое духовное учение, а грабим уж как-то попутно, это уже не самоцель, как до христианства…

Луки и арбалеты не удалось запретить полностью, но сумели перевести в запрещенное хотя бы для благородных людей. С подлых какой спрос, потому рыцарь с негодованием отвергнет предложение взять в руки лук, а вот подлое сословие пока еще может им пользоваться. А раз так, то нужно его снабдить хорошими луками, что я и делаю, развернув производство композитных луков в Амальфи.

Я зашел в лавку оружейника, он проворчал, не поворачиваясь:

– Закрыто!

– Еще солнце не зашло, – сказал я.

– Это там не зашло, – ответил он, – а здесь… зашло!

Я бросил на рабочий стол серебряную монету. Мастер обернулся на звук, могучий и кряжистый, с толстыми руками, смерил меня пытливым взглядом, затем только посмотрел на монету.

– Может быть, – спросил я любезно, – все-таки еще не зашло?

Он подумал, сказал рассудительно:

– Ну, если не зашло, то уже над самым краем. За это время что можно успеть?

– Всего лишь маленький надпил, – сказал я.

Он спросил недоверчиво:

– За серебряную монету?

– Да.

Он пожал плечами.

– Ну, ради такого пустяка могу задержаться; главное – чтобы жена не решила, что пошел по бабам.

– Меня нечисть боится, – сказал я.

Он посмотрел исподлобья.

– Думаете, шучу? Ладно, меня только пугают, а чужака могут и… словом, что за надпил?

Я вытащил из мешка арбалет, мастер удивленно покачал головой, но в руки не взял.

– Что это?

– Сынишке игрушку купил, – сказал я. – Но тот совсем мал еще, нужно сделать вот здесь крохотный надпил, а то не сможет натянуть тетиву так далеко.

Он посмотрел, как я уверенно кладу арбалет на его стол, покачал головой.

– Надпил вот здесь?..

– Можно еще и вот здесь, – сказал я. – Сынишка у меня совсем маленький.

– Но стрела тогда не вылетит вовсе!

– Это неважно, – сказал я ласково. – Лишь бы у ребенка была игрушка. Оружие, а не кукла из тряпок.

Он пожал плечами.