– Хорошо, – вдруг прервал молчание Павел Николаевич. – Я даю вам пятьсот баксов – и вы переходите в другое купе. Договорились?

Он махнул рукой – Толик раскрыл дорожный саквояж, извлек оттуда черную сумку-барсетку и протянул хозяину.

«Ничего себе кошелек!» – подумал я.

Мой попутчик небрежно достал из барсетки толстую, перетянутую резинкой зеленую пачку и отсчитал пять стодолларовых бумажек.

– Нет, – ответил я, отводя глаза от денег.

Павел Николаевич молча добавил еще столько же:

– Возьмите, вам же хочется. Смелее! В первый раз всегда страшно. – Он улыбнулся, и на его круглых щеках обозначились трогательные ямочки. Мне и в самом деле очень хотелось. Это была как раз та сумма, какую запросили с меня в автосервисе за полное восстановление «шестерки».

– Уберите деньги! – потребовал я.

– Ладно, отдаю все! – Он бросил на столик пачку и ребячливо подмигнул телохранителю.

– Зачем вы валяете дурака? Вы же все равно мне всех этих денег не отдадите!

– Отдам!

– Не отдадите!

– Конечно, не отдам.

Он надел очки и снова стал взрослым. Ямочки на щеках исчезли, как и не было.

– Зачем же вы тогда издеваетесь?

– Я вас искушал. И вы мне понравились. Давайте лучше выпьем! Толик, будь другом, накрой поляну. Мы тут с господином писателем о жизни побеседуем.

Телохранитель вынул из саквояжа две бутылки красного вина.

– Бургундское. «Кортон гран крю фэвле» восемьдесят восьмого года! – сообщил Павел Николаевич. – Очень милое вино. Вообще-то я больше люблю бордо, например «Шато Тальбо» восемьдесят девятого… Но оно капризное: откроешь – и нужно почти час ждать, пока резкость уйдет. Бургундское в дороге предпочтительнее. Или у вас другое мнение?

– А сколько оно стоит? – осторожно спросил я.

– Эх вы! Это про женщину сначала спрашивают: «Сколько стоит?» – а потом пробуют. С вином же все наоборот, сначала пробуют, а потом уже спрашивают: «Сколько стоит?»

Толик между тем вынул закуску: бутерброды с икрой и рыбой, уложенные в пластмассовую коробочку. В другой коробочке оказалась клубника. Потом он взял со столика и посмотрел на свет стаканы, поморщился и унес их прочь.

– К сожалению, бургундских рюмок здесь нет. Придется пить из общепитовских. Уж извините! – с издевательской грустью молвил мой попутчик.

– Переживу как-нибудь.

Толик воротился с другими – чистыми стаканами. Сопровождала его радостная проводница:

– Я договорилась в третьем купе!

– Спасибо, голубушка, за хлопоты, – кивнул Павел Николаевич, – но мы уже подружились… Толик, поблагодари девушку за заботу!

Вернувшись, телохранитель достал из кармана складной нож со штопором, откупорил бутылку и уверенным официантским жестом, несмотря на покачивание вагона, разлил рубиновое вино по стаканам.

– Спасибо, иди спать! – распорядился Павел Николаевич и, глядя вслед уходящему, добавил: – Отличный мужик. Горбачева охранял. Теперь вот со мной. Уже пять лет. Стреляет как бог! А удар!.. И вообще он человек, можно сказать, исторический…

– А вы не боитесь, что он когда-нибудь в вас выстрелит? – ехидно поинтересовался я.

– Нет, не боюсь. Если он даже Горби не пристрелил, то мне бояться нечего. Эти люди стреляют или во врага, или в себя… Странный народ… Кстати, давайте выпьем за русский народ! Знаете, когда все это началось, я думал, через год, максимум через два нас всех на вилы поднимут. Ничего подобного. Наоборот, сын трудового народа Толик меня и охраняет. За народ!

– Нет, за это я пить не буду.

– Почему?

– Из принципа…

– Бросьте! «Человек с принципами» – это всего лишь щадящий синоним к слову «неудачник»…

– Значит, «беспринципность» – всего лишь синоним к слову «преуспевание»?

– Вы со всеми такой вредный или только со мной?

– Нет, не со всеми. Но если бы народом был я…

– Я бы давно уже был на вилах! – засмеялся Павел Николаевич. – Какой вы злой! Вы, наверное, просто бедный? Но за ненависть мы пить не будем. Выпьем за любовь! Вы допускаете, что такой мерзавец и мироед, как я, способен испытывать это чувство?

– Отчего ж не допустить! Самых трогательных романтиков я встречал в зоне, когда писал очерк к двухсотлетию Владимирского централа.

– Романтика? При чем тут романтика? Любовь добывается из такого же дерьма и грязи, что и деньги. Ее так же, как деньги, легко потерять. Может, когда-нибудь люди будут на кредитных карточках копить не баксы, а любовь…

– Ого! Вы не пробовали сочинять? – довольно ядовито спросил я.

– Пробовал. Даже литературную студию при МАТИ посещал. Стихи писал… концептуальные. Прочитать?

– Потом. А сейчас больше не сочиняете?

– Нет. Знаете, бизнесом, творчеством и любовью у человека ведает одна и та же часть мозга, поэтому среди хороших поэтов не бывает хороших бизнесменов. И наоборот. Кстати, влюбленный бизнесмен тоже не жилец… Вы-то бизнесом пробовали заниматься?

– Никогда.

– И не пытайтесь! Я знал одного сценариста. Он с нефтью связался, да еще втюрился в кинозвезду… Страшная история – нашли с чеченским кинжалом в сердце.

– Я, кажется, читал об этом в газетах…

– В газетах? – Он посмотрел на меня с упреком. – Вы читали, а я хоронил… Давайте все-таки выпьем!

Вино, как и следовало ожидать, оказалось замечательным. Некоторое время мы сидели молча. Я отогнул краешек накрахмаленной занавески: мелькающие столбы отмеривали проносящуюся за окнами ночь.

– Знаете, иногда хочется все бросить, спрятаться в деревне и по вечерам, слушая сверчка, написать книгу… – мечтательно произнес Павел Николаевич.

– О чем?

– О дерьме.

– Из которого все добывается?

– Да. У меня очень много сюжетов. Хотите, я подарю вам один? Настоящий! Не из газет.

– Спасибо, но у меня своих сюжетов достаточно.

– Ленивы и нелюбопытны… А потом еще на читателя жалуетесь!

– Я не жалуюсь… Читатель всегда прав. Критики – другое дело. Учитывая тематику вашей будущей книги, я могу вам дать несколько сюжетов о критиках…

– Да ладно уж… Ничего я никогда не напишу. Мне бумагу марать так же опасно, как сценаристу торговать нефтью… Слушайте, а вы когда-нибудь на заказ писали?

– Конечно. Двум маршалам мемуары сочинил. При советской власти за это неплохо платили. Не то что сейчас…

– Отлично. – Павел Николаевич от возбуждения взъерошил рукой волосы, и сединок у него обнаружилось даже больше, чем показалось мне вначале. – Я заказываю!