Гёзы сбегали по мосткам, шумные, загорелые, огрубевшие в многолетних походах, здоровые, крепкие. Антверпенцы жали им руки, хлопали по мускулистым плечам и обнимали, приветствуя, как братьев.

— Вот это поистине «Гентское примирение»! — крикнул Иоганн, сходя со всеми на набережную. — Север протягивает руку помощи югу!..

Кругом заулыбались.

Иоганн ступил на мостовую Антверпена. Одиннадцать лет назад он бродил здесь совсем мальчишкой.

Иоганн осматривал былую торговую столицу с особым любопытством. Следов разрушения после «Испанского бешенства» оставалось, на первый взгляд, не так уж много. Антверпенцы постарались привести любимый город в порядок. Перед Иоганном высился возведенный заново Ганзейский дворец. Над позлащенными закатом крышами по-прежнему, точно в стремительном полете, вздымался шпиль собора Богоматери. Красивые улицы взбегали по отлогому берегу Шельды к центру. В окнах вспыхивали пылающие отблески вечерней зари. Багрянцем отливали черепицы вышек и башен. Розовели восстановленные деревянные перекрытия домов и навесных балконов.

Взгляд Иоганна случайно упал на смеющееся девичье лицо.

Кто эта веселая девушка, словно сотканная из лучей солнца?.. Она стояла, поднявшись на носки, и закат обливал ее с головы до ног потоками горячего света. Пламенели золотистые прядки кудрей, румянец смуглых щек, яркие губы. И карие, полные тепла и радости глаза отражали солнечный блеск. Она напомнила ему кого-то. Барбару Снейс, переселившуюся с отцом, кажется, в Амстердам?.. Нет, та была ослепительна в своей холодной красоте. Незнакомая девушка напомнила ему о чем-то бесконечно близком и милом из ушедшего времени. Погибшую Ирму?.. Нет, это не она, темноволосая бойкая шалунья-девочка!.. Не она выросла и вернулась из прекрасного прошлого. Не она стоит теперь, вытянувшись, как струна, вся — радость, вся — трепет, вся — солнечное сияние.

В первый раз за много лет Антверпен был совершенно очищен от королевских войск. «Испанское бешенство» и попытка дона Хуана овладеть цитаделью заставили наконец сделать то, что давно уже советовал Оранский: срыть крепость со стороны города до основания. Пусть она будет только защитницей, а не угрозой Антверпену, чего хотел ее создатель Альба.

Известковая пыль облаком стояла над местом разрушения. Грохот рассыпающихся камней мешался с радостными голосами антверпенцев. Еще жаркое августовское солнце жгло натруженные спины, вспотевшие лица. Но усталости никто не чувствовал. Гёзы, молодые подмастерья, малоизвестные бедняки, бюргеры со своими женами и детьми, знатные господа и их нарядные дамы, важные сановники — все трудились.

«Увидел бы я здесь Снейса с его чаровницей-дочкой, будь они в Антверпене?.. — подумал Иоганн с сомнением, оглядывая всю эту массу разнообразного народа с чуждыми друг другу мыслями, желаниями и привычками. — Вряд ли… Ловкий Снейс увез дочь вовремя, избавив от возможных испытаний… Но где несчастная Луиза Лиар?..»

Отбросив бесплодные мысли, Иоганн весь отдался работе. Флот гёзов задержался в Антверпене, и лихие моряки помогали общему делу. Громкая, задорная песня, покрывала смех и шутки разгоряченной толпы. Голос Иоганна был сегодня особенно звонок и чист:

— Тебе бы в капелле короля Филиппа служить, — поддразнил его сосед-каменщик, — а не крепости его разрушать. Ведь наградил же Господь таким луженым горлом!

— И пыль его не берет, — отозвался седой горожанин, плотнее натягивая на лоб побелевшую от извести шляпу.

Иоганн заливался:

— Ой, Клодина, я замечаю, и у тебя «сердце рвется прямо ввысь», — поддразнил дочь башмачник и ухмыльнулся, вытирая с добродушного лица пот.

— Что вы это только выдумываете, батюшка! — опустила сияющие глаза Клодина.

«А они уже успели-таки познакомиться с этим гёзом, — размышлял башмачник. — Я замечаю, он ходит вокруг нашего дома, как добрый птицелов за перепелкой. Того и гляди, моя перепелка упорхнет за ним».

Клодина выронила от смущения камень, который силилась перенести, и тот с грохотом покатился под ноги Иоганну.

— Ай-ай, красавица! — с хохотом отскочил в сторону Иоганн. — Как же я тебя к венцу поведу, если ты отдавишь мне ноги?

Клодина покраснела до слез и, закрыв лицо передником, убежала за угол крепости. Иоганн догнал ее и схватил за руку:

— Клодина!

Она уткнулась кудрявой головой в стену.

— Клодина, я обидел тебя? Прости!.. Ну, что же ты молчишь? Красавица моя, не отворачивайся! Я люблю тебя. Я в самом деле хочу жениться на тебе.

Карий с золотистым отливом глаз Клодины, еще залитый слезами смущения, взглянул из-под локтя на Иоганна.

— Ну же! Ну! Клодина, скажи хоть слово. Да?.. Согласна?.. Ну?..

Ее загоревшее, запыленное лицо в сетке растрепавшихся рыжеватых волос показалось ему розовым цветком на фоне мрачных камней.

— Да не смотри же на меня так сердито, Клодина!..

Девушка слегка толкнула его в грудь и ласково буркнула:

— У-у!.. Разноглазый!..

Иоганн оторвал ее от стены, смеясь от счастья.

— Значит, да?.. Да, моя радость?.. Да?..

— Пусти! Увидят — будут дразнить…

— Клодина!

— Глупый..

— Э-эй, дочка, где ты там? — долетел до них голос башмачника. — Иди сюда! Нашли статую проклятого зверя Альбы!

— Альбы?..

Иоганн схватил Клодину под руку, и они побежали назад.

Статуя Альбы?.. Иоганн вспомнил ледяную крепость и Рустама, украшавшего мантию ледяного герцога. Рустам отпросился и куда-то ушел, не сказав другу ни слова. Где он сейчас? Почему не празднует вместе со всеми победу?

Гигантская тень основателя цитадели тяжело легла на развалины. Бронзовая фигура бывшего наместника, пролежавшая, по приказу еще Рекезенса, несколько лет в подвале крепости и покрывшаяся местами изумрудной зеленью, в последний раз поднялась над Антверпеном. Оглядев мрачным взглядом толпу нидерландцев, она рухнула под откос.

Яростные крики покрыли гул падения. Люди бросились за ней с молотами, топорами, ломами. Тысячи рук наносили ей удары. Тысячи ртов плевали в лицо «Железного Альбы». Потом ее потащили с хохотом и бранью по улицам. Вокруг толпы, тащившей статую, прыгали мальчишки, зараженные общей ненавистью, они улюлюкали, свистели и визжали как обезумевшие.