— Помогите найти Мелитрису, ваше высочество, — ответил ее внутреннему монологу Никита.

— Вздор какой! При дворе говорят, что ваша Мелитриса бежала с мужчиной… — Ей хотелось добавить, что подобная дурнушка с любым сбежит, только помани, но она одернула себя.

— Слухи для того и существуют, чтобы скрыть истину. Она не сбежала, — Никита повысил голос, — ее похитили. Я знаю, Мелитрису силой увезли какие-то люди… и подозреваю, что они искали то же, что Бернарди.

Он ожидал от великой княгини чего угодно, только не этого вдруг словно смятого, униженного выражения, она даже как-то странно сгорбилась, отвернув лицо.

— Умоляю вас, князь, верить мне. Я не имею к похищению вашей подопечной никакого отношения. Да и зачем мне?

— Из-за ваших писем, — фраза сама слетела с губ Никиты, сорвалась и камнем полетела вниз в бездонную пропасть, и оба замерли, ожидая, когда слова ударятся о дно и вернутся к ним рассерженным эхом.

Никита уже жалел о сказанном. На щеках великой княгини зажглись два оранжевых пятна, словно румянец слился с румянами и появился как золотушная сыпь.

— Вы знаете, где эти письма? — глухо спросила Екатерина.

— Да… пока в безопасности.

Обладатель внутреннего голоса завозился где-то за пазухой, пискнул высокомерно: «Князь, до чего ты дошел?» — «Молчи, гуманист!» — так же жестко, разумеется, мысленно, ругнулся Никита.

Направляясь во дворец, он совсем не так хотел построить разговор. Письма Екатерины лежали у него в кармане камзола, и он собирался только половчее выбрать момент, чтобы предъявить их, как главный козырь обвинения. А в этой небольшой гостиной, глядя в золотистые глаза, он отчетливо понял, что не сможет, не осмелится достать их и бросить в лицо гневное обвинение: «Вы обманщица, сударыня!»

Есть порода людей, которым ничего не стоит обвинить ближнего в самых страшных грехах, а уж если, как говорится, «за руку поймали», то здесь спуску не дадут и на трупе станцуют. Но есть, к счастью, и другая порода людей, которым непереносимо чужое унижение. Как только Никита понял, что великая княгиня не является организатором похищения Мелитрисы, он по-другому оценил ситуацию. Да, Екатерина через голову Елизаветы посылала приказы в армию, да, по ее вине мы упустили плоды победы… Но разве он, князь Оленев, вправе судить ее за это? Тогда все говорили, что императрица помирает. Выздоровела, встала на ноги — вечного Вам здравия. Ваше Величество! Но в интригах Ваших — разбирайтесь сами. И потом, что мы в Пруссиях потеряли? Екатерина не шпионила в пользу Фридриха, а хотела предотвратить большую бузу, которая могла бы возникнуть в столице при смене престола. Все, хватит… Это Их дела, а вот Мелитриса — это его дело. И если эти чужие письма, которые сейчас в прямом смысле слова жгут ему кожу, могут помочь найти девушку, то он не раздумывая прибегнет к действу, которое во все времена называлось шантажом.

— А почему мы не можем предположить, что Мелитрису Репнинскую похитили шпионы некой державы… с которой мы воюем? Я имею в виду Пруссию, — подобный поворот неожиданно пришел Никите в голову, и он ухватился за него с энтузиазмом.

— Это мало вероятно, — негромко сказала Екатерина и закашлялась, прикрывая рот руками.

— Но почему же, похитили и держат в каком-нибудь дому… — Он понимал, что несет околесицу, но сейчас хотел одного — разговорить великую княгиню, заставить ее думать и высказывать предположения. Возможностей и связей у Екатерины побольше, чем у него.

— В горле першит, — сказала она, совладав, наконец, с кашлем и поднимая на него глаза. — Я преклоняюсь перед вами за верность бедной сироте. Это человеколюбиво… Бедную фрейлину надо искать! — Она встала и легкой походкой прошлась по комнате. — Я помогу вам, чем смогу. Только объясните, князь, с какого конца взяться за дело?

Никита перевел дух. К великой княгине полностью вернулось самообладание, теперь можно продолжать разговор.

— Ее светлости принцессе Курляндской что-то известно об этом прискорбном случае, — пояснил Никита. — Я был у ее светлости дважды. Гофмейстерина не желает говорить со мной на эту тему. Может быть, вашему высочеству больше повезет?

Она кивнула, милостиво протянула руку, и он благоговейно — пристыженный внутренний голос безмолвствовал — ее поцеловал. Аудиенция была закончена.

Екатерина осталась одна. После ночного разговора с императрицей, где была выиграна такая битва, она позволила себе успокоиться. Ей казалось, если этих писем не было на золотом подносе в гостиной Елизаветы, то их уже и в природе нет — сгорели, сгнили… И они тут же вылезли, словно рука покойника ухватила ее за подол..

Понятно, что к Оленеву письма попали через эту девчонку беспородную — Мелитрису. Все это не выдумка, это реальность, князь Оленев не такой человек, чтобы блефовать попусту. Следствию над Бестужевым и прочими осужденными далеко до конца. Хорошо, если приговор вынесут хотя бы к осени. Но в России с такими вещами не торопятся, а это значит, что проклятые письма имеют по-прежнему огромную ценность для следствия.

Встреча с принцессой Курляндской произошла в церкви во время литургии. Екатерина явилась туда без всякого сопровождения, почти тайно. Болезнь, которую она себе придумала, позволяла нарушить этикет.

Императрица стояла по центру алтаря, — несколько поодаль молилась свита. Елизавета не преклонила колени, видно, раздутые ноги и воспаленные суставы не позволяли долго стоять на коленях, но кланялась она низко, украшенные брильянтами крест на золотой цепи спускался почти до пола, тянул к земле голову.

Герцогиня Курляндская молилась в боковом приделе. Голову ее и горбатую спину покрывал большой кружевной платок, она словно пряталась от всех за колонной. Екатерина незаметно переместилась к ней поближе, опустилась на колени. Молилась великая княгиня страстным, спешным шепотом, произнесенная с акцентом молитва далеко разносилась по церкви. Через полчаса, а может быть, через час, она «заметила» подле себя принцессу Курляндскую.

— Ах, милая Екатерина Ивановна. Я вас не узнала, — ласково произнесла Екатерина.

Принцессу редко называли по крещеному имени, ее помнили Ядвигой Бирон, хотя, естественно, никогда не произносили вслух ненавистного имени.

На следующий день принцесса Курляндская посетила «больную». Екатерина приняла гостью в постели, потом велела одеть себя и сервировать стол для кофею и прочих напитков.

Беседа двух женщин была очень сердечной. Прошли те времена, когда Екатерина ревновала мужа к принцессе, особенно обидна была неразборчивость великого князя. Целуйся с красоткой, это еще как-то можно понять, но влюбиться в горбунью! Это просто извращение… Сейчас сердцем Петра владела Лизанька Воронцова, а у принцессы был жених Александр Черкасов.

Тему для беседы найти было легче легкого. Достаточно было произнести вслух имя Карла Саксонского, как беседа заскворчала с живостью шкварок на огне.

— Ах, ваше высочество, вообразите… сиятельный Карл, — голос принцессы скрипнул, — поехали на охоту… Смешно, какая охота в марте? Это просто прогулка в сторону необозримого Ладожского озера. Карл, конечно, замерз, как ледышка… Об этом немедленно доложили государыне.