Назад к усадьбе его привез тот же таксист, который и забирал его час назад от ворот усадьбы. Смуглый и усатый, то ли грек, то ли турок, он был неразговорчив. Когда Клаудиюс покидал машину, аккуратно держа в руках тубус со скрученным фотоплакатом, таксист протянул ему визитную карточку.

– Спасибо, у меня же есть ваш номер!

– Нет, вы звонили на фирму, а это мой личный номер! В следующий раз звоните прямо мне! Цена будет такой же!

Ингрида идею устроить еще один ужин при свечах в особняке одобрила. В этот раз выбрали китайцев, тем более, что они, в отличие от индусов, не только доставляли еду, но и добавляли к ней бутылку красного вина в подарок при заказе более чем на пятьдесят фунтов.

Они дружно прочитали меню китайского ресторанчика, отметив звездочками блюда, вызвавшие интерес. Потом, перезвонив по указанному в меню телефону, Клаудиюс продиктовал номера выбранных блюд и адрес.

Через час он уже поднимал на второй этаж особняка горячую картонную коробку. Ингрида несла бутылку дешевого вина – подарок от китайского ресторана навынос.

Опущенная на массивный длинный стол, сервированный как для царского ужина, картонная коробка выглядела настолько чужеродной, так что Клаудиюс торопясь вытащил из нее пластиковые судочки с едой. Вместе с судочками выложил четыре пары деревянных палочек.

«Оказывается, я заказал на четверых?!» – понял он ход мысли принимавшего заказ китайца.

Довольно проворно разложив еду по тарелкам и разлив вино по бокалам, Клаудиюс зажег свечи и выключил люстры. И трапезная сразу стала маленькой и уютной. Даже кресла с гигантскими спинками и защитными боковыми стенками не выглядели устрашающе. Темнота «выстроила» светонепроницаемую стенку как раз по спинкам кресел.

Над столом поднимался кисло-острый пар. Огоньки свечей на подсвечниках дрожали от пара, как от внезапного ветерка.

– Ну что, останемся мы тут или нет? – спросил Клаудиюс Ингриду.

– Честно? – Ее грустный взгляд заменил словесный ответ.

Клаудиюс кивнул. Он тоже так думал. Но ведь это не поминки, не поминки по их более или менее безмятежным неделям, проведенным на холмах Святого Георга в имении господина Кравеца, который так здесь и не побывал! Этот праздник задумывался Клаудиюсом совсем с другой целью. С целью убрать эту грусть из глаз и мыслей Ингриды! И все для этого готово, только вот свечи ограничили видимое пространство!

Они отпили по глотку вина.

– Я на минутку включу свет! – предупредил Клаудиюс.

– Не надо, – попросила Ингрида. – Потом. Тут так хорошо при свечах!

Клаудиюс, уже оторвавшийся от кресла, снова сел.

Они ели неспешно в уютной, обволакивающей тишине. Тишина, освещаемая тремя подсвечниками, словно просила беречь ее, не беспокоить словами. И Клаудиюс наслаждался удивительным ощущением соучастия в романтической картине, нарисованной нынешним утром его воображением, а к вечеру ставшей реальностью. Реальностью, еще не до конца включавшей в себя задуманное утром. В картину их в чем-то средневекового ужина из-за ограниченности освещения не попадала одна очень важная деталь. Но для этой детали еще наступит удобный момент! В этом Клаудиюс был уверен.

Момент, правда, долго не наступал. Несколько раз порывался Клаудиюс включить свет, но Ингрида его останавливала, словно хотела, чтобы этот вечер при свечах длился вечно.

В конце концов, в половине десятого Клаудиюс занервничал. Через полчаса надо включать скайп. Вино допито. Доесть еду оказалось делом нереальным, хотя все – и курица, и креветки, и утка по-пекински – таяло во рту.

И вот наконец Ингрида позволила Клаудиюсу включить свет. Когда люстра вспыхнула, она зажмурила глаза.

– Подойди сюда! – попросил Клаудиюс, остановившись между столом и двойной дверью в коридор.

Ингрида подошла.

– Ты ничего не замечаешь?

Она быстро нашла глазами то, что имел в виду Клаудиюс. Прошла ближе к камину, остановилась перед огромной фотографией, висевшей на месте, откуда еще вчера смотрел на внутренний мир этого трапезного зала нарисованный маслом господин Кравец.

– Это было бы неплохо, – прошептала она. – Но этого не будет…

– Чего не будет? – спросил Клаудиюс.

– Мы никогда не будем хозяевами этой усадьбы.

– Этой не будем, но хозяевами какого-нибудь домика из красного кирпича когда-нибудь станем. Главное – верить!

Ингрида промолчала. Только хмыкнула с горькой усмешкой на лице, словно прогоняла неприятную мысль. Потом подошла к Клаудиюсу, положила ему руки на плечи, прижала к себе, поцеловала.

– Ты, конечно, милый! Спасибо! Только что мы с этой фотографией делать будем? Она же порвется во время переездов!

– Наш портрет останется здесь, – хитро произнес Клаудиюс. – Может, нам удастся когда-нибудь сюда вернуться?!

Ингрида рассмеялась, сделала шаг назад.

– Если ты его не снимешь, его сорвет со стены Ахмед и выбросит в мусор! – сказала она.

Клаудиюс молча вышел из трапезной и тут же вернулся, держа в руках портрет человека в белом парике, тот самый портрет, который уже висел в этой комнате на месте снятого и увезенного портрета господина Кравеца.

– Смотри! – он хитро улыбнулся Ингриде.

Подошел к стене и аккуратно навесил на крюк картину, которую для себя именовал «портретом судьи». Вернувшаяся на свое прежнее место картина полностью скрыла под собой фотографию Ингриды и Клаудиюса на фоне особняка.

– Когда-нибудь наш портрет обнаружат и подумают, что мы тоже были хозяевами усадьбы! – весело и с гордостью произнес Клаудиюс.

– Ты знаешь, который час? – прошептала она ему в ухо.

– Который?

– Четверть одиннадцатого.

Клаудиюс вздрогнул, вспомнив о скайпе.

– Не бойся! Мы им все равно не нужны. Зато ты мне пока что нужен. Не могу понять для чего, но нужен! Без тебя мой мир какой-то серый… Пошли!

– Куда? – не понял Клаудиюс.

– Ко мне, в спальню! – прошептала она. – Так и быть, впущу тебя разок!

Ни Андрюсу, ни Барборе еще никогда в жизни не приходилось ночевать в книжном магазине. И не только ночевать, но и завтракать. Они сидели втроем на черном кожаном диване перед квадратным журнальным столиком, освобожденном от нескольких десятков фотоальбомов, посвященных красотам России. Сидели втроем с хозяином магазина Франсуа – моложавым короткостриженым французом-русофилом, свободно говорившим по-русски и наверняка именно из-за любви к русской культуре тянувшем на себе все тяготы этого рискованного бизнеса – торговать в центре Парижа возле площади Бастилии русскоязычными книгами и их французскими переводами.

– Берите еще, – Франсуа указал взглядом на тарелку с дюжиной круассанов.