– Я боюсь! – Теперь ее голос дрожал. Казалось, что у нее больше нет сил кричать. – Я там боюсь!

Витас поднялся, взял со стула покрывало и набросил ей на плечи. Словно не хотел, чтобы Рената увидела Виолу голой. Рената осталась под одеялом.

– Что случилось? – спросила она.

– Там кто-то есть! Он шепчет…

– Там никого нет, – твердо сказал Витас. – Мы просто выпили лишнего!

– Там точно кто-то есть! И не один! Один шепчет, а второй отвечает – я слышала!!!! Я туда не вернусь! – Виола оглянулась на открытую дверь в гостиную Ренаты.

«Еще чего! – подумала Рената. – Она что, хочет с нами спать?»

Ситуация требовала от нее действий. Она опустила ноги на пол, поднялась и быстро оделась. Потом включила свет.

– Я пойду посмотрю, – сказала Виоле.

– Я все равно туда не вернусь! – упрямо ответила та. Казалось, она уже немного успокоилась.

Рената сходила на половину деда. Подошла к кровати. Взгляд ее упал на вазу с прахом старого Йонаса, стоявшую на тумбочке около кровати.

«Хорошо еще, что она не столкнула вазу случайно на пол, когда вскочила и закричала! – подумала Рената. – Надо будет ее переставить!»

Она погладила вазу, выключила свет и вернулась к себе.

В спальне горел свет, Витас в халате сидел на их кровати с укутанной в атласное зеленое покрывало Виолой. Ренате показалось, что он обнимает ее, но это оказалось скорее страхом, чем реальностью. На самом деле его правая рука просто упиралась ладонью в кровать за спиной Виолы.

– Хорошо, – твердо сказала Рената. – Я постелю тебе на диване в гостиной, двери мы все равно не закрываем.

Виола закивала.

– Ну у тебя и воображение, – добавила Рената слегка раздраженно.

Гостья промолчала. Ее покрасневшие глаза вдруг вызвали у Ренаты жалость.

Утром Рената чувствовала себя разбитой, но в отражении зеркала этой разбитости не обнаружила. Виола же выглядела несчастной и помятой и, очевидно, чувствовала себя соответственно.

– Извините, может, действительно показалось! – оправдывалась она слабым голосом с интонацией виноватого ребенка. – Я, наверное, только дома могу хорошо спать! А на чужих кроватях мне всегда плохо спится. Но такого ужаса, как прошлой ночью, я еще не переживала…

Рената с Витасом вышли на двор. Провожали Виолу, которая садилась в свой желтый «смарт» как-то неуклюже и неуверенно. Но как только завела двигатель, словно завела и себя – лицо стало сосредоточеннее, движения конкретнее. Развернула машинку и снова заехала в зимнюю колею гравийки, по которой обычно только «фиат» Ренаты и ездил. Выбралась на минутку из салона. Попрощалась с хозяйкой хутора и с Витасом. Бросила: «До встречи!» и села за руль куда увереннее, чем в первый раз.

– Это ты виноват, – проговорила, не глядя на Витаса, Рената. – Зачем столько наливать?

Он молчал. Желтый «смарт» медленно катился по белому заснеженному полю. Колеи видно не было, а вскоре и машина пропала из виду, свернув за ближайший к ним сосновый холмик.

Желтая машинка курьерской службы DHL, поблескивая на ярком мартовском солнце, заехала прямо под ступеньки парадного входа в особняк.

Артем, внезапно ответивший вчера на вечерний вызов по скайпу, предупредил Клаудиюса о том, что к одиннадцати утра приедет курьер и заберет из трапезной портрет господина Кравеца. Предупредил, что сама служба этот портрет запакует и отправит. Правда, не сказал куда.

И вот приветливый китаец в фирменной оранжевой куртке с логотипом из трех букв на спине бодро поднялся вместе с Клаудиюсом по мраморной лестнице на второй этаж. Сверху, с третьего этажа, как раз спускалась по деревянным ступенькам Ингрида. В джинсах и в ворсистом синем свитере. Скрип деревянной лестницы заставил курьера обернуться.

– Доброе утро, леди! – сказал он, чуть поклонившись.

При слове «леди» у Клаудиюса непроизвольно нарисовалась на лице быстротечная ухмылка. Нарисовалась и тут же исчезла с лица, но Ингрида ее заметила. Клаудиюс хотел было ей что-то сказать, что-нибудь доброе, но она уже спускалась по мраморной лестнице к выходу.

Портрет господина Кравеца в тяжелой массивной раме пришлось двум мужчинам снимать вместе.

Когда он уже стоял на полу, прислоненный к деревянной настенной панели, китаец-курьер достал из кармана куртки электронный планшет, включил.

Клаудиюс наблюдал краем глаза, как китаец просматривал иконки файлов, пока не открыл один из них. На мониторе планшета возникло фото этой же картины. Курьер удовлетворенно кивнул и спрятал планшет обратно в боковой карман оранжевой куртки.

– И куда его надо будет отправить? – поинтересовался Клаудиюс.

– В Монтенегро, – ответил китаец. – Это где-то около Албании!

Проводив взглядом машину, увозившую портрет, Клаудиюс вернулся в трапезную с камином. Осмотрелся. Остановил взгляд на том месте, откуда еще этим утром смотрел на длинный стол, обставленный пуленепробиваемыми креслами, нарисованный маслом господин Кравец. Вспомнил, как до Кравеца там висел портрет судьи. Теперь этот большой вертикальный прямоугольник на стене казался дыркой.

«Надо вернуть сюда портрет судьи», – подумал Клаудиюс, и вдруг внимание его отвлекла внезапно появившаяся мысль.

– Точно! – прошептал он и, не сдерживая своей радости, засмеялся. – Так и сделаем!

Смех легко разнесся по трапезной и Клаудиюсу впервые довелось услышать свое собственное звонкое эхо. Задрал голову на высокий потолок, на люстры, посмотрел на стены и окна. Он, Клаудиюс, был слишком мал для этого пространства. Наверное, поэтому эхо собственного смеха напугало его, заставило замереть и нетерпеливо ждать возвращения тишины, которую он так легко и небрежно нарушил.

Однако как только тишина вернулась, в глазах у Клаудиюса снова заиграл радостный огонек, и он обошел вокруг стола, остановился перед «дыркой» на стене, постоял задумчиво несколько мгновений и бодрой походкой зашагал к выходу.

Через полчаса он уже был в Ишере и просматривал вместе с сотрудником копишопа фотографии с карты памяти «Олимпуса».

– Вот эту! – сказал он, когда на экране компьютерного монитора появился их с Ингридой портрет на фоне особняка.

– Какой размер? – спросил с заметным польским акцентом молодой парень, к рубашке которого был прикреплен бейджик с именем «Адам».

– А какой может быть самый большой?

– У нас плоттер с шириной до полутора метров!

– Нет, это слишком! А восемьдесят на метр?

– Конечно, – кивнул сотрудник копишопа. – Вам на сейчас или на завтра?

– На сейчас.

Заплатив восемнадцать фунтов, Клаудиюс вышел прогуляться, чтобы через полчаса зайти и забрать готовую фотографию размером с рекламный плакат. Настроение улучшалось вместе с погодой. А погода баловала солнцем. Ветер озорно тащил какие-то уж слишком мелкие облака по гладкой синеве неба. Тут, внизу, на улице было безветренно и спокойно. И даже жужжание проезжающих мимо машин не отвлекало Клаудиюса от мыслей и планов, легких и радостных, слишком легких, чтобы повлиять на будущее. Может, то, что он придумал для сегодняшнего вечера, вызовет и у Ингриды добрые чувства. И если вызовет, то все эти добрые чувства достанутся ему, Клаудиюсу. Ведь больше никого этим вечером рядом с Ингридой не будет!