Таким образом, в Австразии не формировалась новая аристократия, а скорей появлялось новое поколение магнатов, которых объединяли чуть изменившиеся ценности. Впрочем, образ жизни этих людей был прочно связан с реалиями их времени. Сельские виллы казались им надежней городских дворцов. В карьерной стратегии горизонтальные связи между равными они предпочитали отношениям иерархии, какие предполагала постоянная служба монарху. Даже в сфере благочестия объектами их почитания редко бывали великие международные святые — они выбирали мелкие семейные культы, организованные на основе церкви или монастыря, которые основала их семья.

Этих людей Брунгильда знала плохо. Они не были ее ровесниками и не разделяли ее культурных предпочтений. Королева, должно быть, их даже смутно презирала. Когда-то она жила рядом и боролась с такими орлами в международной политике, как Гунтрамн Бозон или Эгидий Реймский, и в конечном счете повергла их. Ей ли было страшиться молодых деревенских петушков, копошившихся в австразийском курятнике? В начале VII в. такими были Ромарих[145], Пипин Ланденский или Арнульф Мецский; их амбиции как раз начали пробуждаться.

Тем не менее Брунгильда замечала опасные напряжения, грозившие государствам, где она осуществляла регентство. Чтобы уменьшить влияние сепаратизма, дворец, похоже, пытался сохранить связи между северной и южной частями Regnum Francorum. Так, епископу Агилульфу Мецскому королева поручила управлять севеннской местностью Аризит, которая, как мы помним, входила в состав ее приданого. Это позволяло польстить прелату, служившему в политической столице Австразии, и при этом обязать его посматривать на Юг[146]. Ход, похоже, был верным, коль скоро Агилульф согласился принимать участие в церковной политике королевы[147]. Ради этого же епископ Гаугерих Камбрейский получил земли в области Перигё.

Чтобы напомнить своим магнатам об их обязанностях, королева использовала и более энергичные методы. Так, на рубеже 600 г. герцог Винтрион Шампанский и бывший патриций Прованса Эгилапоплатились жизнью за реальные или мнимые заговоры.

Похоже, королева также понимала, что бездействие тяготит франков. Поскольку воинам не терпелось в бой, Брунгильда нашла им новых врагов. На сей раз, чтобы меровингская армия не пребывала в праздности, пришлось пострадать васконам, которых мы называем басками. Эти слабо романизованные племена, поселившиеся в верховьях Эбро и в Кантабрийских горах, в V в. воспользовались крахом империи, чтобы обрести независимость. Междоусобные войны VI в. в Толедском королевстве и в Regnum Francorum позволили им расширить свои территории на обе предгорных области Пиренеев. Но васконам уже было пора отступать обратно. На юге из королевства Леовигильда их начали вытеснять вестготы. На севере их сдержать решила Брунгильда, отправив против них в 602 г. австразийские и бургундские отряды. Франкская армия вернулась с победой. Земля васконов, по крайней мере ее часть северней Пиренеев, была аннексирована и превращена в периферийное княжество. Управлять им Брунгильда поручила франкскому герцогу Гениалу. Как будто дело происходило в Баварии. А поскольку добычи государству было мало, Брунгильда обложила васконов данью. Развлечь магнатов, пополнив при этом казну, — возможность, которую было бы жаль упустить, тем более что поговаривали: васконы-де язычники, и епископы охотнее закроют глаза на возможные зверства в их отношении.

Даже если Брунгильде удалось удержать в рамках свою аристократию, ей приходилось бороться с более коварным врагом — временем, с течением которого юные Теодорих II и Теодоберт II росли. Возраст совершеннолетия короля, похоже, был понятием достаточно расплывчатым, но Хильдеберта II признали взрослым мужчиной в пятнадцать лет. Следовательно, регентство в Австразии должно было завершиться к 601 г., а в Бургундии — к 602 г. После этого оба короля могли бы перестать подчиняться бабке, и магнаты очень рассчитывали этим воспользоваться, чтобы приблизиться к государям. Брунгильде грозила опасность, что ее оттеснит какая-нибудь группировка знати. Кроме того, совершеннолетие почти совпадало с половой зрелостью. Поэтому регентша могла опасаться появления молодых королев, которые не упустят возможности влиять на супругов. Обе угрозы могли и сочетаться: если Теодорих II и Теодоберт II женятся на интриганках из местной аристократии, эти женщины станут служить интересам магнатов в борьбе с надоевшей регентшей.

Подобная проблема уже вставала перед Брунгильдой в середине 580-х гг. Тогда она ее решила, женив Хильдеберта II на безвестной Файлевбе; та проявила безупречную верность по отношению к свекрови и никогда не пыталась ее оттеснить. В конце 590-х гг. Брунгильда попыталась использовать тот же прием, купив рабыню неизвестного происхождения Билихильду и сделав ее супругой Теодоберта II Австразийского. Но Билихильда оказалась не столь податливой, как Файлевба: она проявила независимость и в довершение всего сблизилась с местной аристократией. Обжегшись на этой неудаче, Брунгильда сменила стратегию по отношению к другому внуку, Теодориху II Бургундскому, и позволила ему набирать наложниц. Эти женщины из самых низов общества несколько подрывали престиж королевской власти, но имели то преимущество, что не представляли никакой опасности по меньшей мере в политическом плане. Впрочем, для продолжения меровингскои династии никто не нуждался в законной супруге. Поэтому в 602 г. Брунгильда могла отпраздновать рождение первого правнука, отцом которого был Теодорих II, а матерью — молодая женщина, имя которой история не сохранила. Его назвали Сигибертом (II) в честь первого мужа Брунгильды и общего деда Теодориха II и Теодоберта II. Это австразийское имя, данное маленькому бургундскому принцу, должно было одновременно символизировать нерушимую власть прабабки и дружбу между обоими королевствами.

Продолжение большой дипломатии

Если наведение порядка во внутренних делах обоих Teilreiche, которые контролировала Брунгильда, иногда давалось ей нелегко, то международные отношения оставались «особой областью», в которой ее компетенцию не подвергали сомнению даже политические враги. Кончина Григория Турского и прекращение пополнения сборника «Австразийских писем» ставят, к сожалению, пределы нашему знанию о европейской дипломатии после 591 г. Тем не менее редкие документы, которые иногда попадаются, представляют собой ценность.