Она скептически посмотрела на него:

– Хочешь обратить меня в свою веру прямо сейчас?

– А ты загляни внутрь.

Она открыла потертую обложку и, взглянув на исписанные от руки страницы, подняла на него глаза.

– Это почерк моей матери, – пояснил он, – ее дневник.

– Так вот почему ты повсюду носил ее с собой! А я-то думала, что ты планируешь принять духовный сан.

Джеймс рассмеялся. Он уже заметил, как легко и естественно смотрится в ее руках эта бесценная для него вещь, и ему стало приятно.

– Ты первый человек, которому я ее показываю.

Леонора закрыла дневник и осторожно провела рукой по кожаной обложке. Она заметила, что края ее обгорели, но решила не спрашивать об этом.

– Спасибо, что доверяешь мне.

Солнце уже начало садиться. Отблески его все еще ярких лучей окрашивали белую кору эвкалиптов, превращая ее в подобие полотен, выполненных оранжевыми и розовыми мазками. Отражение листьев, ветвей и неба, казалось, медленно погружалось в воду озера.

И по мере того, как небесная высь из розовой становилась оранжевой, а потом лиловой, Леонора понимала, что истекают последние мгновения встречи с Джеймсом. Солнце клонилось к закату, и вместе с ним уходило ее хорошее настроение. Обернувшись к Джеймсу, она вглядывалась в его профиль: аккуратно подстриженные темные волосы, крепкая шея, широкие плечи, мускулистые руки… Он повернулся и встретился с ней глазами.

– Мне нужно возвращаться, – прошептала она.

– Это не обязательно, Лео, – едва слышно ответил Джеймс, и взгляд его был серьезным. – Если не хочешь, не возвращайся.

Она кивнула и встала с травы:

– Да, но я все же вернусь.

Они подошли к лошади. Леонора прислонилась к мягкой коже седла и положила голову на гриву, наслаждаясь ее теплом. Джеймс похлопал лошадь по морде, и она с любовью ткнулась ему в ладонь.

Казалось, воздух между ним и Леонорой вибрирует от напряжения. Пока он занимался сбруей, она смотрела на его лицо, вглядывалась в его черты, следила за его взглядом. Джеймс посмотрел на нее, глаза его стали темными и глубокими. На лице его появилось выражение решимости, и сердце затрепетало у нее в груди. Его глаза притягивали Леонору, и она уже не могла отвернуться. Мгновение он смотрел куда-то мимо нее, потом вздохнул и…

У Леоноры перехватило дыхание, чувства затмили разум. Она рванулась вперед и, встретившись с его телом, подняла к нему лицо. Догадка, что он просто хотел положить дневник обратно в седельную сумку, пришла слишком поздно, мелькнув где-то на периферии сознания, и остановиться Леонора уже не успела. Она мягко и жадно прильнула к его губам, когда в голове со всей ясностью проявилась мысль, что он не собирался ее целовать. Губы его остались жесткими и неподвижными, напряженными и неоткликнувшимися.

Тело ее заледенело, убитое острым чувством замешательства и смущения, губы оторвались от его губ. Зажмурившись, она отпрянула.

– Господи… – сдавленным голосом прошептала Леонора и закрыла лицо руками. От стыда она еле стояла на ногах. – Прости меня! – выдохнула она. – Какая же я дура! Я подумала…

– Посмотри на меня, Лео, – приказал он.

– Нет. Нет! О боже! – Она отчаянно замотала головой. – Ты должен возненавидеть меня!

Он схватил ее руки и оторвал от лица.

– Посмотри мне в глаза, Лео!

Чувствуя себя униженной и уничтоженной, она приподняла веки, желая скорее исчезнуть, чем увидеть гримасу отвращения на его лице. Но никакого отвращения не было – одно лишь страстное желание. А уже в следующее мгновение Джеймс поцеловал ее. Его губы были мягкими и живыми, теплыми и настойчивыми.

Ее кожа слилась с его кожей, губы растворились в его губах, а весь мир унесся куда-то далеко-далеко. Она обняла Джеймса и провела рукой по его широкой спине. Дыхание их участилось, губы задвигались быстрее. Они падали. Падали… Леонора прижалась к Джеймсу и, провалившись в тепло изгибов его тела, обмякла, но его сильная рука подхватила ее, удержав на ногах.

Дыхание их стало судорожным, они задыхались. Губы его скользили по ее волосам, по шее. А она целовала его глаза, лоб, щеки. Его бедра прижимались к ней с такой силой, что лошадь, к которой прислонилась Леонора, переступила на месте и сделала шаг назад. Поцелуй разорвался, и мир начал выплывать из туманной дымки, собираясь в единое целое. Солнце и воздух обрушились на них.

– М-мне пора, – запинаясь, пробормотала Леонора.

Она взглянула на их единственную лошадь и обернулась к Джеймсу: в ее глазах был вопрос.

– Забирай ее, – прошептал он.

– Но пешком идти далеко, – выдохнула она.

– Просто возьми ее. – Джеймс положил руку на седло. – Лео…

Леонора, боясь взглянуть на него, пробормотала:

– Я должна ехать.

Она ударила лошадь коленями и с места пустила ее в галоп.

Ветер хлестал в лицо Леоноре, а перед глазами стоял взгляд Джеймса, пальцы ощущали плотную ткань его рубашки, спину грело прикосновение его рук. В животе бурлило от всего сразу – от переживаний, от жары, от тревоги. А потом вдруг появились конный ринг и металлическая крыша их усадьбы, хотя казалось, что скакала она всего какую-то минуту. В сгущавшихся сумерках свет в окнах большого дома выглядел особенно ярким.

Леонора поспешила поставить лошадь в конюшню, взбежала по ступенькам, придерживая юбку, и вошла в дом. Из-под двери кабинета Алекса пробивалась полоска света, и она вздохнула с облегчением. Она уже дошла до лестницы, когда раздался шум открываемой двери. Леонора вздрогнула.

– Так вот ты где! – В проеме двери, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки, стоял Алекс. – А я уже начал беспокоиться. Подумывал даже послать людей искать тебя.

– Зачем? – холодно отозвалась она. – Ты ведь знаешь, что я никуда не уйду.

– Это правильно. – Он зашел обратно в кабинет. – Очень правильно. Доброй ночи, дорогая. Спокойного тебе сна.

Леонора, наклонившись с веранды, срезала розы и складывала в корзинку. Услышав топот копыт, она вдруг сжалась. Это возвращались охотники. Первым ехал Алекс. За его спиной, оставляя кровавый след в рыжей пыли, висел застреленный кенгуру. Далее скакал Рассел, держа за уздечку третью лошадь, седло которой было пустым. Алекс спешился. Выглядел он посвежевшим и в прекрасном настроении.

– Ах, ничто так не разгоняет кровь, как хорошая охота. – Он развязал веревку, и безжизненная туша с глухим стуком упала на землю. – Ты только посмотри на этого самца! Он дергался до последнего вдоха.

Леонора с отвращением отвернулась.

– Что-то в этом есть, когда оказываешься посреди дикой природы, человек против зверя. – Алекс шумно вдохнул и выпятил грудь. – Видеть замешательство и страх в глазах животного, а потом… – Он показал, как поднимает ружье, целится и спускает курок. – Ба-бах! – Он внимательно следил за женой, и похоже было, что каждое болезненное подрагивание ее подбородка доставляет ему истинное удовольствие.