Мудрец писал, что вкусные блюда притупляют аппетит, попутный ветер часто губит корабли, именно по этой причине мужья не могут любить своих жен. Сливаются в единообразное пятно Версаль и дворец дожей, соборы Святого Петра и Святого Павла, памятники маршалу Нею и Песталоцци… Стыдно признаться, что в моей памяти надежно оседают всяческие гадости (вроде ограблений), экстравагантные пьянки и покупки различного барахла (сразу вспоминаю полдюжины носков за 10 долларов, приобретенных в Бордо и послуживших верой и правдой более 20 лет! – и это со стиркой). Но что делать?

Разрыв между поколениями и советскую буржуазную революцию я впервые почувствовал в аэропорту Амстердама, где мы с сыном и его приятелями пересаживались на самолет на Кубу. Молодежь вдруг пожелала пойти принять сауну в аэропорту, что вроде бы освежало и звало на подвиги. Я обомлел от такого проявления тяги к роскоши и пошел по-советски коротать время в буфет. Нам, крестьянам, не понять, зачем все это, если существует один банный день в неделю…

В Мехико, куда меня командировал туристский журнал Владимира Снегирева («Вояж и отдых»), летел в самолете, переполненном одинокими дамами. Я думал о репортаже, посвященному традиционному дню усопших, планировал провести траурные ночи на кладбищах, а дам принимал по наивности за бизнесвумен. Задыхался, поднимаясь на пирамиды, любовался любимыми художниками Риверой, Тамайо и Сикейросом, всматривался в пули, оставшиеся в стенах виллы Троцкого в Койоакане с красным флагом у его могилы, столица великолепна, но душновато, хотя все танцуют и поют. Потом поехали в Канкун, по пути осмотрели земли майо (там я даже проплыл по уникальной речушке). Сам город – это нагромождение огромных угнетающих торговых центров (malls) с одними и теми же товарами, большей частью, сувенирами. Мои бизнесвумен были замечены в игривых нарядах на улицах – я не мог поверить, что это прожженные проститутки – и явно подавляли неприглядных конкуренток. Канкун неподалеку от южноамериканских штатов, где мужья мучаются в семьях, и на уикенды порой сбегают от своих верных жен в свободные края Мексики. И платят за радости секса жуткие деньги.

В день усопших – фото покойных родственников в каждом доме и на каждом углу, зажженные свечи в витринах, балы смерти, где подкатывается дамочка в маске черепа и угощает вином, нежно коснувшись ледяными суставами. И конечно же, архивеселые пьянки в честь любимых покойников на кладбищах – в России это принято, увы, иногда и по одному-двум стаканчикам. И как радостно у могил!

«О, Америка, это страна, где гуляют и пьют без закуски!» – так писали Ильф и Петров, но в меня эта страна входила по-разному. Во время войны радостно жрал американскую тушенку и находил жвачку вкуснее жмыха. После войны носил взятые у папы теплые летные (роскошные!) сапоги, читал Бориса Горбатова о «Гарри Трумэне, маленьком человеке в коротких штанах», в 1950 году в Куйбышеве болел за нашу победу в Корее, бегал каждый день к горсовету, там на вывешенной карте боевых действий постоянно переставляли флажки, – кусал локти, когда воины генерала Маккартура высадились на юге и поперли на север. Восхищался «Серенадой Солнечной долины» с чемпионкой мира по конькам Соней Хени и, конечно же, впился в Хемингуэя, Стейнбека и Фолкнера, Колдуэлл трогал меня меньше, а великолепных Чивера, Сэлинджера и Хеллерa, автора «Уловки-22», я тогда еще не знал. За газетами следил напряженно, осуждал Запад за холодную войну, а в МГИМО занялся изучением США. Как честный советский мальчик, в институте в каком-то сочинении на зачете по литературе зарубежных стран я по-идиотски высмеял идиота Беню в фолкнеровском шедевре «Звук и ярость», потом я этой книгой восхищался. От курсовой работы о крестьянских волнениях в России в 1910–1913 гг. двинулся к курсовым о милитаризации Калифорнии, фашизации американской демократии и т. д. и т. п. Хороший мальчик, ничего не скажешь!

Друзья-художники Валерий Малолетков, Михаил Курилко и его жена Рита

После перестройки косяками црушники хлынули в Россию, рылись в архивах, писали на наших материалах книги, а заодно и тщательно изучали методы работы нашей разведки. Евгений Примаков улучшил образ нашей разведки, разрешал некоторую гласность, я тогда по наивности думал, что постепенно мы подружимся с американцами, наладим взаимодействие разведок хотя бы против терроризма. Не только я ошибался, но и зубр разведки, генерал Борис Соломатин, прославленный вербовщик и резидент в США, видимо, мы страдали «русской доверчивостью», на самом деле США об этом и не помышляли.

Однажды позвонил мне црушник по фамилии Бакстер, его я поверхностно знал по Копену, предложил отланчевать, объяснил, что ныне он живет в Венгрии, торгует оружием(!), и вот ныне ему нужна помощь Коржакова, шефа охраны президента Ельцина. Нет ли у меня выхода на всесильного босса? Коржакова я в глаза не видел, связи в службах растерял, но поразился наглости бывшего «дипломата». Но это были только цветочки, далее за ланчем он предложил мне работать на его фирме советником. Ха-ха! Очередная вербовка! Но ланч в Рэдиссон-отеле я откушал с аппетитом.

В 1989 году ехал я лектором в американском поезде от Москвы до Иркутска (они проследовали в КНР), везли свои продукты, естественно, виски и даже свой вагон для фитнесса. Там один американский бизнесмен предложил мне гениальный бизнес: производить презервативы (тогда в России в ходу были лишь ненадежные баковские). Условия: он присылает мне станки, я обеспечиваю помещение, рабочую силу и сырье, прибыль делим хаф-хаф. Проект и без подсчетов выглядел миллионным, и я даже за него взялся, однако, натолкнулся на большие сложности, да и литературные амбиции придушили презервативное начинание, времени требовалось немало, и все дело ушло в песок.

Увы, не вышло из меня главы фабрики презервативов! А ведь мог бы войти в народную историю, как Король Русских Гондонов!

Маршрут по Соединенным Штатам был фундаментален, приглашали меня библиотекарь университета Джорджтаун Николас Шиите и добряк из Калифорнии Билл, с которым я сошелся на волжском круизе.

Жуткий аэропорт Кеннеди, где в суете никто не мог толком объяснить, как пересесть на вашингтонский рейс. Помнится, депутат Галина Старовойтова, прилетевшая с нашей парламентской делегацией, в ужасе смотрела, как я кружил с чемоданом вокруг нее, думала, вероятно, что я веду за ней слежку, а не мучаюсь из-за местной неразберихи. В последний момент воткнулся в вашингтонский рейс, через час приземлился в объятия приглашающей стороны.

В университете Джорджтаун, этом заповеднике шпионажа, я толкнул лекцию о событиях в России спецам по нашей стране, в основном еврейским эмигрантам. Критикой Советов я не занимался, волос от ужаса перед ушедшими в Лету зверствами КГБ не рвал (от меня явно этого ожидали). Слушали меня с равнодушными, скучными и даже гнусными физиономиями, которые оживились лишь на банкетике (виски и орешки), данном в мою честь. Заскочил и генерал Калугин, еще только начавший втягиваться в работу американских спецслужб, любопытствующие црувцы заполонили зал. Калугин пригласил меня к себе домой: хлипкий домик, но в ухоженном лесу, там я бурно танцевал с его женой Людой, ныне покойной. Следующий день я провел на малюсенькой дачке Калугина около океана, он делил ее с каким-то американским охранником (мне уже тогда не нравилась его любовь к американским спецслужбам), там мы яростно жрали купленных в лавке свежих лобстеров, дешевых и невкусных. Олега Калугина я поддержал во время перестройки, однако я видел, что он жаждал получить грин кард в США, что меня лично не радовало. Американцы за эту пресловутую карту выкрутили ему руки и вынудили стать свидетелем в суде над нашим агентом, американским полковником Трофимовым, старику в итоге впаяли неслыханный срок, и он умер в тюрьме. Такое предательство – позор для любого офицера разведки, и мне неприятно развивать эту тему.