— Вот черт. — Целест хмыкнул. — Я гребаный упырь. Не хочешь загнать мне осиновый кол в сердце? — еще один обрывок древних легенд. В конце концов, Мир Восстановленный всегда был продолжением мира-до-эпидемии и безраздельно тосковал по нему.

От близости Вербены бросало в жар. Или от каши в голове, кипящей и булькающей каши. Лезвия зачем-то… кстати.

— Но кто ты, Вербена?

— Амбивалент. Мой отец создал меня втайне от остальных хранителей Архива. Вот только слишком поздно понял вторую причину, по которой проект «Амбивалент» заморозили, а во всех записях обозначили как опасный. Не только из страха перед пробужденными — сверхлюдьми. Я оказалась слишком сильной.

— То есть? — От головной боли мир рассеивался в древесную труху. Кое-где мелькали блики — свечи, бокалы, хлебные крошки. Персиковая косточка на краю стола напоминала крохотное сердце. Из-под двери комнаты Элоизы сыпались комья земли, будто мечтал оттуда выбраться беспокойный мертвец.

«Еще один упырь», — отсутствующе подумал Целест. Не смешно.

— Слишком сильной. Я могу все — как воин, как мистик… но пробуждать по-настоящему — нет. Только превращать людей в своих рабов, в «разумных одержимых». Отец едва не застрелился, когда понял это.

— А.

«Что говорил человек из стали? Невозможно уничтожить? Всемирное зло? Враг? Недурно постарался. Как его звали? Пеней? Точно, и Дафна, прелестная нимфа…»

— Отец стер мне память и научил танцевать. Мы бродили по Пределам и городам, может быть, скрывались от хранителей Архива, — не знаю. Десять лет он искал средство исправить то, что создал…

Вербена наклонилась близко-близко. Тронула языком заголенные зубы и дыру в щеке — осторожно, чтобы не поранить. Целест зажмурился, отвечая на поцелуй.

— Он нашел его.

— Что-нибудь гадкое? — блеклая попытка пошутить. Целест угловато улыбнулся: извини, меня огрели мешком по черепу. Не в лучшей форме.

— Ты мог бы догадаться. Ты же из Ордена Гомеопатов. Принцип подобия. — В тот момент погасла одна из свечей, а вторая задрожала, как эпилептик в припадке. Вербена тоже мелькала, тенью с лунными глазами, нечеловеческая красота.

— Магниты. Вы.

Целест рванул кресло. Поролоновая мякоть вывалилась бледно-желтыми комьями. Целест рванулся прочь, отталкивая Вербену, — прости, я не могу больше — к окну, за которым темнота собиралась по капле, словно дождевая вода в специально оставленной посуде. Распахнул окно, изгоняя запах воска. С улицы пахнуло дождем.

— К чертям.

«Не хочу знать. Не хочу».

— …Объясни мне, Вербена, почему ты убивала? Почему убила собственного отца, пробуждала… — слово было терпковато-сладким, как давешнее вино, только на языке свернулось в уксус, — разумных одержимых, разгромила Цитадель? Элоизу — за что? Магнитов? Винсента, Тао, Ависа, Декстру… че-ерт! В Пестром Квартале целая яма мертвецов. А Тао сжег себя, уничтожая тех, кого ты держала здесь. Я не хочу знать остальное. Ответь: почему.

Ливень выхлестнулся из неба. Бил тяжелыми летними каплями, заставляя волосы Целеста потемнеть до каштановых. Он дышал свежестью, раздувая ноздри — единственную ноздрю.

Вербена жалась к креслу. Похожа на кошку, которую пинком прогнали, — Целест почувствовал себя последним мерзавцем. Амбивалент — не оправдание. Она девчонка… и его Вербена.

— Я ничего не помнила, Целест. Честно. Ничегошеньки. Я не прикидывалась и не играла с вами… то есть теперь понимаю, для чего отец привел меня в Виндикар. Но у него ничего не получилось. Потому что я была слишком сильная, без памяти и силу контролировать не могла. Вот так я и убила его. А потом… я жила, как обычный человек, и была обычным человеком. Меня даже тесты ведь не «выявляли»…

Вербена сорвалась на рыдания как-то внезапно и тихо. Целеста словно хлестнули — мокрой тряпкой, по шраму и дыре в глазнице.

— Прости, — оторвался от улицы и дождя. Вернулся. Обнял, конечно, любая ссора заканчивается примирением, даже если уничтожен целый город.

— Я вспомнила в тот день, когда…

Не договорила. Но — куда понятнее, урод в зеркале скалился безумной пустотой, а внутри что-то дергалось и кровоточило, будто тысячу скрепок прямо под сердце вогнали. Целест сполз на колени.

— Прости. Прости меня.

— Я пыталась! Пыталась сдерживать! Я наказала только тех, кто… и то — не всех, толстяка и бой-бабу, и тех, кто лыбился, пока тебя уродовали… А потом спряталась здесь… Но я не могла больше удерживать силу. Я уже была — Амбивалентом.

Теперь они сидели на полу рядом, держа друг друга за руки. Дурацкая, мелодраматичная сцена. Хорошо, никто не видит.

— Магниты, — сказал Целест. — Ты сказала, мы можем…

«Остановить? Спасти остатки мира? Да к дьяволу!»

— …вылечить тебя.

Он замолк. Внутренности скрутило комком, а комок болтался то ли в горле, то ли в солнечном сплетении, то ли возле пяток. Да-нет. Последний патрон — раньше это называлось русской рулеткой. Почему русской? Неважно.

Швырялся горстями влаги дождь. Дверь в Элоизину комнату приоткрылась и захлопнулась вновь. На пороге осталось несколько комьев земли и камней. Целест отмечал автоматично, не делая никаких выводов, единственный глаз вращался в орбите. Он закусил и грыз здоровую губу, точно пытаясь содрать кожу со второй половины лица.

Что угодно — ради Вербены.

Спасти. Уничтожить. Спасти.

Вылечить.

— Не вылечить, Целест. — Вербена побледнела до оттенка расплавленных свечей, стеклистой слюдяной пленки. — Подобное подобным. Это средство — призыв. Двойной призыв — воина и мистика. Это уничтожит и меня, и Магнита, который призовет первым. Зато второй, забравший мою силу через первого, будет настоящим Амби-валентом. Тем, кто навсегда остановит эпидемию. Тем, кто сделает людей «воинами» и «мистиками» — всех людей, Целест. Тем, кто сможет пробуждать.

Целесту мерещился запах духов, крови, пота и ней-тросети. Он застрял в том дне, когда лишился лица, а Вербена перестала быть собой. Приговор — Печать. Печать — приговор.

Вербена свой зачитала самостоятельно. А он растерялся и перебирал темные пряди, бормотал что-то о лечении, ведь должен же быть способ, всегда какой-то выход. Поклялся убить? Неважно. Забудь об этом, я спасу тебя. Герои всегда спасают тех, кто им дорог, — тоже из старых легенд.

Поверь мне, Вербена.

— Спасу. Придумаю, — голос звучал издалека. Невнятные, полупроглоченные слова. Как Вербена разбирала то, что он говорит?

Она верила. Она подхватила его, заставив неловко подняться на ноги. В полумраке зубы поблескивали слепящее-бело, как раковины у морского берега.

— Вербена…

Танцевала. И увлекала его в танец, совсем несложно, шаг за шагом, удерживай за руку и отмеряй всплески бликов от гаснущей свечи. Дождь, дыхание — отличная музыка. Вербена вплела себя и Целеста, просто пара нитей — рыжая и серебристо-черная, нитям не бывает больно, даже когда они сгорают или рвутся.