— Мам! Мама! Подойди ко мне! — прокричала наконец она, призывая в помощницы мать. Как только Марина показалась в дверях, Ленка спросила: — А папа пойдет еще на войну? После госпиталя?

— Я не знаю, — растерянно ответила Марина.

— Мам, можно я напишу, что мы его ждем дома? — спросила Ленка и уточнила: — Здесь ждем, вместе с тобой. Можно?

— Напиши, — ответила Марина, все еще находясь в какой-то растерянности. — Обязательно напиши.

Ленка склонилась к листу, начала выводить: «Папа, выздоравливай скорей. Больше на войну не ходи. Мы с мамой ждем тебя дома».

Марина тем временем стояла у окна. На улице уже стемнело — поздний вечер, но уличный свет в Никольске еще не погасили. Против окна Ленкиной комнаты рос тополь, чуть дальше, за его голыми ветками, горел фонарь. На фонарь сейчас летели скопища мелких белых мух. Они кружились, плясали вокруг толстого плафона фонаря, натыкались на него, обжигались, отскакивали и падали вниз. Марина задумчиво наблюдала, как мартовский ветер плещет, завихряет, гонит над землей весенний снег.

Из рукописи «Закон сохранения любви»:

«Если человек, находясь в полном одиночестве в лесу, в роще, в парке, подойдет к молодому деревцу и сломает его, он невольно очернит себе душу. Никто не увидел этого поступка, никто не осудит этого преступленьица — всего-то сломанное деревце, — но собственные чувства отомстят хотя бы тем, что в душе останется меньше фермента любви.

Самой разъедающей человеческую душу силой является власть. Природа власти — это искусственная природа. Она сама по себе развратна, потому что лишает людей равных прав. Любовь человеческая по своему естественному содержанию созидательна. Власть по своему искусственному, придуманному лжецами устройству разрушительна. И никогда наша цивилизация не добьется гармонии, ибо гармония человеческой — естественной — природы не может смириться с бесправием природы власти. Власть разжигает алчность и лицемерие, власть истребляет любовь, — любовь к человеку, любовь к искусству, любовь к молодому беззащитному деревцу.

И если скоро на нашей планете исчезнет жизнь — это произойдет не от того, что на всех не хватит кислорода, чистой воды, продуктов питания, — от того, что не хватит любви, — любви к природе, к матери, к женщине, к собственным детям, к своему ближнему, к Всевышнему.

…Истинная любовь к человеку дороже любви к Всевышнему. Любовь к Всевышнему есть познание, есть поклонение искусству религии, есть само искусство, есть служение идеалу и защита от незнания, есть в конце концов мерило человеческого страха перед смертью. Истинная любовь к человеку благородна и действенна. Она не возвышенно-эфемерна, она земная, сиюминутная, она для тех, кто рядом. Всевышний, может быть, на своем суде обласкает за безгрешие или накажет за грехи — «там», откуда нет никаких известий, земная любовь способна дать благоденствие «здесь», пока мы все «здесь».

…Любые религии, вероисповедания имеют свои заповеди. К примеру, христианские: «Не убий», «Не укради», «Не лжесвидетельствуй…» Но люди и убивают, и крадут, и лжесвидетельствуют. И все-таки это не отменяет веру. Любовь — это тоже вера. Закон сохранения любви тоже повсеместно нарушают. Но разве это отменяет закон!»

Опытный редактор Прокоп Иванович Лущин оказался прав: у моей рукописи «Закон сохранения любви», которая после перестроечной издательской неразберихи попала к нему потрепанная, без титульного листа, изначально не было окончания, вернее, простой итоговой главы с каким-то правилом, формулой, уложением или сводом. В этом не стоит видеть уловку или умничанье автора: просто закон сохранения любви представлялся мне проявлением веры, к которой человек должен прийти самостоятельно.

Со времени создания рукописи прошло немало лет — годы российских потрясений и личных, внутренних надломов, — но я не отрекаюсь от своего замысла… и по-прежнему верю, что для любящих людей всё исполняется по закону сохранения любви.

Кстати, о Прокопе Ивановиче: он опять по настоянию Романа Каретникова посетил нарколога и, пройдя какой-то сеанс, перестал пить. Теперь он выполняет поручения Романа, разыскивает малоизвестные документы по московским частным и государственным архивам.

Сам Роман Каретников переехал с семьей из Германии во Францию. Они живут в Ницце, на берегу моря, так как Илюшка предан этой стихии и всё свободное время пропадает в яхт-клубе. Роман всё еще надеется создать свою энциклопедию, но в последнее время занялся исследованием возникновения русского флота и трагического разрушения царского флота в годы безумной гражданской войны в России, когда эскадра русских судов покинула Крым. Во Франции ему помогают восстановить эти гибельные картины уже очень постарелые потомки эмигрантов первой волны. Когда в рукописях или текстах вековых книг Роман встречает имя Марина, он на некоторое время задумывается и перестает читать. В Россию он приезжает редко, но так же грезит, что еще встретит Марину — неведомо где, как, но еще встретит.

А про семью Кондратовых — вернулся ли Сергей с чеченской войны к жене Марине и дочке Ленке? — мне доподлинно неизвестно.

Уходя из госпиталя, прощаясь в палате с остающимися мужиками, на вопрос одного из них:

— Ну, чего решил? Домой поедешь? Или опять контракт на Чечню перезаключишь?

Сергей Кондратов ответил:

— К матери сперва поеду. Надо навестить. Много лет не видались.

Ни про войну, ни про родной дом он ничего не сказал.