Ни разу, ни в какой инстанции проект Конституции серьезно не обсуждался в принятом смысле этого слова. То есть не было коллективных дискуссий с сопоставлением мнений и аргументов. Может быть, боялись расхождений, открытого столкновения мнений? Каждый что-то чертил на своем экземпляре и возвращал его нам.

Руководящие замечания (а их мы получили около тысячи от 63 кандидатов и членов), как правило, не расширяли демократические нормы жизни. Так, например, еще на этом, чиновничьем этапе обсуждения вырубили статьи, разрешавшие свободно выбирать место жительства в стране и определять национальную принадлежность. Сняли указание на возможность во время предвыборных кампаний агитировать за и против.

Права и полномочия того или иного органа власти или управления рассматривались как права и полномочия конкретного лица, возглавляющего этот орган. Поэтому, например, когда освободили Подгорного, гораздо легче стало говорить о функциях президиума Верховного Совета.

Наш непосредственный начальник тов. Пономарев рекомендовал нам не вступать в коллизии с высокими инстанциями. Но иногда мы ослушивались, и в инстанции попадали излишне демократические варианты. Почему-то запомнилась сценка. Мы въезжаем в Спасские ворота, и в машину звонит Пономарев: «Нет больше никаких сил! Это что, Собакин и Бовин определяют политику?!»

Как бы то ни было, 2 июня политбюро одобрило текст проекта, и 4 июня проект Конституции был опубликован. Для всенародного обсуждения.

Необходим был механизм, который позволил бы придать всенародному обсуждению деловой характер, учесть в максимально возможной степени все заслуживающие внимания замечания и предложения.

Предполагалось, что в конечном счете все замечания и предложения должны пройти через аппарат, организованный при секретариате Конституционной комиссии.

Для нас этот аппарат был все равно что «черный ящик». Не важно, что там делалось внутри. Важно получить на выходе обработанные и систематизированные замечания и предложения. Мы или отклоняли поправки, или принимали их. Если принимали, то формулировали новую редакцию статьи и наше предложение докладывали «руководящей четверке», точнее — Б. Н. Пономареву.

За каждым замечанием, за каждым предложением стоит, как правило, некая жизненная проблема, которая заставляет реагировать на себя даже через Конституцию. И, суммируя все замечания, с которыми мне пришлось иметь дело, я выделил бы две группы беспокоящих людей проблем.

Первая. Общее ощущение отсутствия надлежащего порядка. Отсюда — требования дисциплины, ужесточения борьбы с пьянством, стяжательством, злоупотреблениями.

Вторая. Общее настороженное отношение к «должностным лицам», руководству, начальству. Отсюда — требования усилить гласность, ограничить сроки пребывания во власти, ужесточить наказание за невнимательное отношение к жалобам и просьбам трудящихся.

Много суждений было вокруг ст. 6 (партия — наш рулевой). Было много предложений подчеркнуть, что все свои решения по вопросам государственной жизни партия, действуя в рамках Конституции, проводит через Советы и другие органы государства. Но ограничились фразой: «Все партийные организации действуют в рамках Конституции СССР».

Большое сопротивление вызвала ст. 17, допускающая индивидуальную трудовую деятельность. Примерно треть предложений по этой статье требовала ее исключить. Оставили, но добавили, что государство обеспечивает использование такой деятельности в интересах общества.

Предлагалось добавить в ст. 34, что граждане равны перед законом независимо и от «служебного положения». Мы поддержали, но нас не поддержали.

Предлагалось указать в ст. 44, что право на жилище обеспечивается низкой платой не только за квартиру, но и за коммунальные услуги. Указали.

Предлагалось дополнить ст. 93 следующим положением: «Советы народных депутатов и создаваемые ими органы систематически информируют население о принятых ими решениях». Мы поддержали. Вот она — гласность! Но не всем гласность нравится…

Последняя акция в Серебряном Бору — вычитка текста с точки зрения русского языка. Пригласили заведующую кафедрой стилистики полиграфического института. Солидная интересная дама. Утром вручили ей текст. Сделали все, как она велела. Вечером — торжественный прощально-благодарственный ужин в ее честь. Дама вполне вписывается в обстановку.

И я вспоминаю. Несколько месяцев назад позвонил Стасик Кондрашов. «Что-то, — говорит, — Сашка, плохо мне, тоскливо, грустно». Друг в беде. Надо выручать. Еду. Пошли в «Арагви». Обедаем. Роняем какие-то слова. Но вдвоем — уже легче. Из «Арагви» движемся в кафе «Лира» (там теперь «Макдоналдс»). Взяли шампанское. Стасик читает стихи. Вдруг за наш столик (при наличии свободных) впархивают две девицы. Говорливы чрезвычайно. Показывают удостоверения — из райздравотдела они. Мы реагируем вяло. Стас продолжает читать стихи. Девочки тоже слушают.

— Вы филологи? — интересуется одна из них.

Мы мрачно киваем головами.

— А можно я задам вам вопрос по вашей специальности?

Мы молча соглашаемся.

— Какого рода п…ц?

— ???????

Немая сцена. Станислав заворочался, и мы позорно удалились.

И вот — торжественный ужин. И человек, который знает все о русском языке. Я произнес затейливое предисловие. Она подбодрила меня. И вопрос был задан. Ей понадобилось меньше минуты.

— Ну, что же вы, мальчики… Какой род?! Это же междометие. Ох! Ух! Ах! П…ц! Вот и все дела.

Чтобы была демократия, надо, чтобы депутаты Верховного Совета в ходе сессии выступили с предложениями и поправками. Решили помочь депутатам. Заготовили девять поправок и с соответствующей мотивировкой роздали депутатам. Они сделали все, как надо.

Сессия была очень торжественной. Доклад Брежнева длился 1 час 33 мин. Аплодировали 67 раз. Даже в официальной стенограмме в два раза сократили упоминание аплодисментов. Неприлично получается.

С учетом специфики момента для нашего коллектива (3+2+1) выделили анфиладу комнат под общим названием «его императорского величества половина». Музей. Трудности с курением. И с боржоми. Делать было нечего. Вел наблюдение.

Публичное славословие, воспевание начальства можно рассматривать как проявление «культа личности». Раньше страх заставлял. За личностью стоял ГУЛАГ. А теперь что? Стремление как можно дольше удержаться в должности? Наверное. И эта цель оправдывала эти средства. Неуважение к себе как лучший способ выразить «уважение» к начальству.

По поводу «брежневской» Конституции высказывались весьма негативные суждения. Но ведь все относительно. Конституция 1977 года — плод своего времени и не могла быть другой. Российская Конституция 1993 года — плод другого времени. Это другой политический документ. Но с точки зрения формалистики конституционного права, отточенности формул, сбалансированности всей конструкции боюсь, что нынешняя Конституция уступает предыдущей.

* * *