«Персеваль стал образцом духовного рыцаря. Это стало последней метаморфозой, которую его вынудило претерпеть всемогущее волшебство, именуемое человеческим воображением, и поистине замечательно, что, преодолев столько всевозможных опасностей, он находит отдохновение от своих приключений в монастырском укладе».

Видимо, в связи с тем, что до Мэлори на английском не существовало текстов основных версий историй о Граале, английские ученые интересовались романами о Граале гораздо меньше, чем их коллеги на континенте. Даже несмотря на то, что в одной средневековой английской поэме, озаглавленной «Сэр Персеваль», Грааль вообще не упоминается, Д. О. Хэллиуэл[316] в своем издании 1844 г. утверждает, что она восходит к поэме Кретьена и его продолжателей, и доказывает, что «Передур» восходит к тому же самому источнику. Однако другие авторы были менее скованны в выработке своих собственных гипотез. Переводу «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха, выполненному Сан Марте и опубликованному в 1842 г., было предпослано обширное эссе о возникновении этой легенды, в котором переводчик отводит «Передуру» почетное место оригинала и источника истории о Персевале. В то же время он считал его идущим вразрез с традицией Грааля. По мнению Сан Марте, который принимал всерьез уверения Вольфрама о том, что для него самого источником послужил Киот, история о Граале сформировалась в Провансе и была тесно связана с возвышением Грааля. Эта тема была частью «подвигов рыцарей Круглого Стола», и поэтому «мы не ошибемся, если скажем, что Артур и Санграаль впервые встретились около 1150 г. во Франции, на полпути между Севером и Югом».

Однако подобные спекулятивные истории быстро забывались. Следующий же переводчик «Парцифаля», Симрок, отрицал, что «Киот» Вольфрама был историческим лицом, и вместо этого помещал Грааль в центре культа св. Иоанна Крестителя, утверждая, что в XI в. священная реликвия — голова Иоанна Крестителя — использовалась в качестве средства, спасавшего одного из византийских императоров от смерти, ибо в тот день, когда человек видел голову Иоанна Предтечи (как и Грааль), он не мог умереть. Симрок утверждал, что Грааль — это порождение архетипических мифов об умирающем и воскресающем боге, и усматривал эхо этих историй в германских фольклорных преданиях. Даже обычно мрачный Д. Ф. Кэмпбелл в «Народных легендах Западного Хайленда» (1860) уверял, что ключом к этим легендам служит гэльское народное предание. В эссе о «Лэ о великом шуте» он пишет:

«Я склонен… считать «Лэ» как один из эпизодов в приключениях кельтского героя, который в XII в. стал Персевалем le chercheur du basin (искателем чаши). Он тоже был беден, был сыном вдовы и почти голодал; его мать относилась к нему с пренебрежением… в конце концов он становится одержим Священной Чашей ле Сент-Грааль и святым Копьем, которые, хотя и считаются в рамках повести христианскими реликвиями, на самом деле представляют собой то же самое, что гэльские [шотландские. — Пер.] талисманы, которые так часто фигурируют в гэльских легендах и которые имеют реминисценции в фольклоре многих стран: это — сверкающее оружие, которое убивает, и священная медицинская чаша, которая приносит исцеление».

В 1896 г. Альфред Натт, некогда — ученик ДФ. Кэмбелла, развил этот тезис и наметил ориентиры для многочисленных ученых XX в., последовавших по этому пути. Несмотря на тщательный анализ литературных источников, включавший теперь «Повесть о Граале» Кретьена, которую он считал самой ранней из поэм о Граале, он действовал исходя из допущения о том, что литература романов лишь незначительно апеллирует к воображению и в основном зиждется на утраченных ныне старинных фольклорных преданиях. По мнению Натта, в старину существовала общая устная традиция, охватывавшая обширные территории от Бретани до Северной Шотландии и от Ирландии до восточных границ Уэльса. Носителями этой традиции были двуязычные поэты, которые донесли ее до читателей и слушателей англонорманнской Британии и Северной Франции. Там она была облечена в литературную форму в романах Кретьена. При изучении взаимосвязи литературы с устной традицией нет необходимости придавать особое значение дате первой письменной фиксации той или иной повести или сюжета или времени написания манускрипта, содержащего их: известно, что источник устного предания всегда предшествует любой письменной фиксации памятника. Лучшее из известных мне предупреждений против подобных допущений принадлежит перу Томаса Гарди[317] и находится в его заметках о переиздании в 1919 г. его сборника «Уэссекские повести»:

«Опыт автора в отношении истории, озаглавленной «Предание тысяча восемьсот четвертого года», достаточно курьезен, чтобы упоминать о нем здесь. Эпизод с ночным появлением Наполеона на побережье Англии, имевшего в виду выбрать удобное место для высадки своей армии при вторжении, был чистым вымыслом автора, в отношении которого он испытывал сомнения, сознавая всю невероятность этого. Велико же было его изумление, когда спустя много лет он узнал, что это — подлинное предание».

Это классический пример литературного вымысла, ставшего фольклорным преданием. Подобные явления, видимо, случаются куда чаще, чем это принято считать[318]. Я не собираюсь утверждать, что следует совершенно сбросить со счетов устное распространение подобных историй. Отнюдь. Просто к нему надо подходить с особой осторожностью. Параллельно с мнением о превалировании и приоритете устной литературы существует идея — кстати сказать, весьма любимая учеными-филологами начала XX в., занимавшимися изысканиями в этой области, — о том, что любой эпизод в позднейшем романе представляет собой элемент мозаики-загадки, которая, если ее правильно составить, приведет к открытию гипотетического «оригинала», по отношению к которому все последующие варианты являются всего лишь «искаженными» версиями.

Столь же тревожными могут оказаться и выводы тех, кто пытался найти реальных исторических авторов и выявить реально документированные контакты между ними. Так, Хачер, первым выпустивший печатное издание прозаических версий предыстории Грааля — «Истории о Святом Граале» и «Иосиф Аримафейский», поместил во введении к своей книге замечательную биографию Робера де Борона. Эта биография основана на паре-другой документов и массе конъюнктур. По словам Хачера, в 1150-е гг. де Борон был владельцем обширного поместья в окрестностях Фонтенбло и около 1169 г. совершил путешествие в Англию, где Уолтер Maп[319] поведал ему тайны Грааля. По возвращении во Францию он написал прозаические романы «Иосиф Аримафейский» и «Мерлин» специально для Готье де Монбельяра накануне отъезда в Англию, где вместе с Уолтером Малом создал «Поиски Святого Грааля» и цикл «Ланселот-Грааль». По мнению Хачера, Кретьен де Труа был лишь подражателем этих двух литературных гигантов.