Он впился ей в лицо испытывающим взглядом, надеясь хоть что-то разгадать, но Эвангелина сидела как каменная, глядя ему в глаза, и он теперь понимал, почему так бесились его партнеры на переговорах. За это нечитаемое, непробиваемое, выжидательное выражение он и получил свою тигриную кличку, а сам не смог узнать этот взгляд, когда увидел дочь на том дурацком кастинге. Тигр, который не узнал по запаху своего тигренка, не может называться хищником, и Арсен безжалостно сжигал за собой все мосты.

— Ты должна держаться от меня подальше, девочка, — не отводя глаз, повторил Арсен, — потому что тебя я тоже собирался убить. Там, в ресторане на Эйфелевой башне, я обманул тебя. Мне нужно было убрать Маркелова, я хотел отомстить ему за жену и сына и заодно расчистить себе дорогу в бизнесе. Но я хотел сделать это чужими руками, твоими руками, Эвочка. Бомба была замаскирована под тюбик губной помады, я должен был положить его тебе в сумку и усадить тебя в машину к Ринату. Вместе с Машкой. Я предлагал положить к твоим ногам мир, чтобы ты год прожила как королева, а потом разделаться с Ринатом ценой твоей жизни. Я чудовище, Эва, я не заслуживаю ни тебя, ни Машки, поэтому ты должна забрать ее и уехать. Я отдам тебе все, все, что у меня есть, но смотреть тебе в глаза — это выше моих сил. Прости меня, моя девочка, я не знал, что можно так любить, и не бойся, я достаточно себя наказал. Ты можешь презирать меня, ты должна презирать меня, знаешь, он зря меня вытащил оттуда, твой Макар, если бы я сгорел там с Ринатом, то мог бы рассчитывать хотя бы на твое прощение…

Теперь она смотрела на Арсена широко распахнутыми глазами, и ему казалось, в их глубине горит огонь. Погребальный. Для него и его нерастраченной отцовской любви, у которой оказался такой мерзкий привкус. Арсен сглотнул и продолжил совсем другим тоном, отстраненным и нейтральным, каким объявляют очередной рейс в зале ожиданий аэропорта:

— Думаю, у тебя больше нет вопросов, — а потом не удержался и добавил севшим голосом: — Но я хочу, чтобы ты знала, я счастлив, что ты у меня есть. Я закрываю глаза и вижу тебя маленькую, сколько я всего пропустил, эти утренники в садике, школу, твой выпускной, твои болезни, твои прогулки. Я хотел бы читать тебе сказки перед сном, как Машке, но ты выросла, тебе уже не нужен отец. И все же, знай, что он у тебя есть. Всегда, слышишь, девочка моя, ты всегда можешь прийти ко мне за помощью, даже если я этого не достоин…

Он осекся от того, что его выросшая дочь осторожно примостила голову ему на плечо, слова вмиг застряли в легких, будто придавленные огромным комом, который вырвался наружу и теперь давил сверху со страшной силой, не впуская и не выпуская такой нужный воздух.

— Конечно, не нужен… — его шею обвили теплые руки, и Арсен боялся пошевелиться, чтобы случайно не проснуться, потому что это сон, такого просто не может быть с ним наяву. Ей же неудобно так сидеть, извернувшись, и Арсен легонько обнял дочь за плечи, а та вдруг скользнула ему под бок и уткнулась носом в складку рубашки.

— Пап, — донеслось до него жалобное, — пап, можно я никуда не поеду? Можно я останусь с тобой?

Огромный давящий ком взорвался осколками и полился из него, постепенно отпуская грудь, унося с собой боль, или это теплые ладошки, вытиравшие ему щеки и шею, приносили облегчение? Его ребенок прижимался к нему, и Арсен чувствовал, как вместе с хлынувшим из него потоком уходит то гложущее, изнуряющее чувство вины, которую он и не надеялся искупить.

Осторожно поправил лежащую на груди темноволосую голову дочки, чтобы ей было удобнее, а она снова обхватила его шею.

— Пап, я беременная, — прошептала в самое ухо, и Ямпольский чуть не поперхнулся.

«Сволочь, кобель, засранец, осеменитель гребаный, и когда только успел…»

— Это… это же хорошо, моя маленькая, — Арсен поспешно погладил дочь по голове. Девочка беременная, не надо ее расстраивать. Вот только пусть явится сюда этот …ский осеменитель…

— Правда? — она подняла голову. — А я боялась тебе говорить.

«Правильно боялась, я же убью эту кобелину, яйца оторву и Баскервилю скормлю…»

— Это вы тогда на крыше успели, в первый день выставки? Ты хоть его любишь?

Эва кивнула и хлюпнула носом.

— А замуж за него хочешь?

Она покачала головой. Час от часу не легче, двое детей от этого идиота, и что теперь с ним делать? Яйца Бас сожрет, но дети от этого сами не воспитаются…

— Ну и не надо, ну и Бог с ним, — Арсен прижал ее голову к груди и поцеловал, — без него обойдемся. Я тебе таких женихов найду, он себе локти от зависти сгрызет, Демидов твой, хочешь?

Эва снова покачала головой и всхлипнула. Ну что ты будешь делать…

— Не плачь, мое солнышко, все будет по-твоему. Только сказать ему все равно придется, Карлсону нашему. Он отец, Эвочка, он должен знать. Хочешь, я скажу?

Внезапно пришла мысль, что если породниться с Макаром, то в комплекте к нему полагается Роман Демидов, и Арсену стало нехорошо.

…Эва спала, свернувшись клубком под отцовским боком. Рука затекла, Арсен ее совсем не чувствовал, но скорее согласился бы эту руку отрезать, чем пошевелиться и разбудить дочь. Кто бы мог подумать, что оружейный король окажется настолько безоружным?

Арсен закрыл глаза. Зато у него теперь появилось новое развлечение — представлять выражение лица старшего Демидова, когда тот узнает, что его сватом станет Арсен Ямпольский.

***

В свой день рождения Эва получила пятое по счету предложение руки и сердца от Макара и в пятый раз ему отказала, а почему, сама не могла объяснить. Она многому не находила объяснения, пока доктор, которая вела ее беременность, не посоветовала все валить на гормоны, и Эва так и делала.

Но себя обмануть не получалось, и отказав Макару, она полночи проплакала. А может это от того, что они с отцом накануне ездили в ее родной город и ходили на могилу матери. Эва там тоже от души наревелась.

Вечером пришли Навроцкие, отец был еще недостаточно здоров для ресторана, поэтому праздновали дома. Надо было видеть лицо Макара, когда он увидел Бориса Альбертовича, того самого мужика из театра! Борис и София на Демидова отреагировали гораздо спокойнее, что подтвердило давнюю догадку Эвы — для них отцовство Макара не было особой тайной, хот они никогда ее ни о чем не спрашивали.

Макар устроил из ее комнаты настоящую цветочную оранжерею. Даже его отец, Роман Демидов, прислал цветы и лично позвонил, чтобы поздравить с днем рождения.

— Мне кажется, нам с тобой давно пора познакомиться, Эвочка, — сказал в трубку хриплый голос, очень похожий на Макара, только тембром чуть ниже. — Я хотел бы тебя лично поблагодарить за нашу Машеньку. Твои отношения с моим сыном это одно, а наши с тобой — совсем другое. Приезжай, детка, я буду рад видеть тебя в любое время.

Эва пробормотала слова благодарности, пообещала приехать и снова расстроилась до слез. Да еще и отец, как назло, увидел, допытывался полдня, но она так и не призналась, а в чем признаваться, что ее в гости пригласили? Разве от этого плачут?