Бог над водой, первой жизнью, что появилась, — начал Джексон тягуче, смакуя каждое слово, и улыбаясь.

Они верили. Света не было. Не было света, потому что день еще не наступал. Они спали, вся жизнь до этого мгновения была всего лишь сном.

— Но появился свет, отделили свет от тьмы и нарекли их. Но то было начало. То был один свет, ведь пока не знала земля настоящего дня. То были сумерки. Все изменится, потому что на землю опустится шесть светил. Шесть новых светил, что осветят мир новой правдой.

Их было шесть. Он говорил о них.

Пятеро стояли и восторженно смотрели на Джексона, а один медленно, шаг за шагом, шел к машине.

— Я не хочу, чтобы вы думали, что тьма опасна. Тьма дарит вам истину, во мраке можно не прятаться. Свету нужно соответствовать, но тьма не просит вас об этом.

Позади хлопнул багажник, послышалось шуршание, словно что-то искали в грудах бумаги и пакетов. Шорох вскоре прекратился.

— Посмотрите в глаза свету ночи. Он не ослепит, — сказал Джексон и указал на отражение Луны.

Они проследили за его рукой. Голос Джексона казался громким, хотя, наверное, он практически шептал, еле открывал рот. Но им казалось, что весь мир слышал его.

— Отличается ли отражение от истинной Луны? Нет, потому что ночь не требует обмана. Ночь позволяет нам быть истинными и не бояться осуждения. Ночь красит нас.

Он распахнул руки в приветственном жесте. Широко, словно готовясь вырвать сердце из груди и нести его перед собой горящим факелом, чтобы освещать путь искателям истин.

— Посмотрите вокруг. Видите ли вы обман? Пытаются ли деревья обступить вас, хочет ли трава царапать вас? Подчинить?

Джексон выдержал вдохновенную паузу.

— Мир не хочет вашей погибели! — выдохнул он. — Природа желает вам счастья. Так примите же ее во тьме, не стыдитесь себя, потому что никто вас не увидит. — Джексон улыбнулся. — Мир не хочет обмана. Он хочет счастья, истины. Истиной создан мир, но человек не видит истины.

Они задрожали. Ноги подкашивались, словно не было больше сил держать тела на земле. Кожа покрылась мурашками, маленькими шариками с воздухом. Будь их чуть больше, тела могли бы взлететь.

Джексон склонил голову к земле.

— Человек выбрал обман, — прошептал он. — Человек захотел спрятать истину под гримом и костюмами. Ему не нравилась ему истина. Человеку не нравился человек. Человек сам сделал себя неравным человеку. Человек полюбил обман.

Джексон указал рукой на горизонт, тонущий в лунной дымке.

— Человек — ступень к тому, кто не боится истины, а стремится к ней. Тому, кто создаст новый мир, мир правды, и покарает тех, кто не захочет покоряться ей. И нести ее будут новые люди, рожденные во тьме, чтобы принести свет.

Джексон улыбнулся. Он был необычайно весел.

— Смотрите, как кончается мир человека! — воскликнул он. — Посмотрите на пути, посмотрите на будущее, к которому вы шли! Вы поверили в человека!

И вдруг он опустил руки, быстро, как будто мышцы вдруг онемели. Друзья вздрогнули, испугались такого резкого жеста. Казалось, Джексону тяжело держать правду, ведь он нес весь мир на своих плечах все это время.

Но когда он вновь посмотрел на них, когда его взгляд, свободный, глубокий, пугающий мудростью, глаза мертвого, обрекшего себя на жизнь, снова встретился с их, поняли: нет ничего, что не было бы подвластно Джексону.

— Мы не ряженые куклы. Мы не манекены. Мы — люди! Люди, которые с гордостью носят этот крест на груди, и с упоением наслаждаются тем, как он прожигает дыру. Я принимаю себя настоящим!

Джексон расправил руки и — сбросил с себя одеяние.

Кто-то пропустил вдох, закашлялся. Другой придержал человека сбоку от себя, протянул руку и поднял с земли.

Джексон улыбался.

— Удивлены моим порывом? — спросил он. — Не стоит. Вы не должны стыдиться себя. Ваши костюмы и грим скрывают в вас человека. Они вам не нужны.

Белая туника, прежде скрывавшая светившееся тело его, уносилась ветром. Луна уже протягивала руки, хотела поймать новую, самую яркую звезду, и приколотить к небесам. Но Луна не успела — одеяние исчезло.

— Я искал правду и нашел ее в себе. Человек и есть правда. Человек, рожденный для того, чтобы плыть по бесконечному океану жизни. Вода едина, морская и пресная, сладкая и соленая, ядовитая и живительная. Она дает жизнь, а земля ее забирает.

Джексон обернулся к озеру и протянул руки к воде. Тело его сияло на фоне тьмы.

— Что есть суша? Всего лишь песчинка на карте мирового океана. Вода — это мир, — он указал рукой на горизонт, — настоящий мир, который люди отвергли. Люди жили для того, чтобы рождались новые люди. Человек был канатом, а мы — на месте назначения. Опасен был наш путь, но мы дошли. И сегодня, в этот час, мы протягиваем руки к правде, что дала нам жизнь, и просим принять нас настоящих, — сказал он и бодро пошел к воде.

Все, даже не подумав, последовали за ним.

Прохлада воды гладила ступни, касалась ненароком чуть выше, поднималась к голени, но быстро, играючи, отступала. Это было сумасшествие, сказал бы другие. Идти по воде не дано людям, люди тонут, люди задыхаются под водой. Но они чувствовали, что изменились, и впервые ни о чем не думали. Они увидели Джексона и поняли, что раз он смог, смогут и они. Сомневаться больше незачем. Жизнь — это замкнутый круг. Все возвращается.

Ветер становился холоднее. Земля гнала его прочь, под ногами, кажется, взрывались вулканы. Земля дрожала. Чуть-чуть и взорвется.

— Нужен ли вам мир, который облачает вас в отражения? — спрашивал Джексон, опускаясь в воду. — Мир, который запрещает вам быть собой? Который прикрывается всеобщей ответственностью, чтобы поработить вас?

Не нужно отвечать, чтобы понять: они согласны. Не могли больше спорить с ним.

Семеро ступали в воду. Вода сначала коснулась пальцев их ног, потом — голени, подобралась и к коленям. Обжигающе холодная, настолько ледяная, что огненная, живая, бурлящая. Застывшее пламя в обтекающей бесформенности.

Руки сами потянулись к одежде. Сыпались пуговицы, разрывалась