— Да как?! Нужно его вытащить! — воскликнул Джеймс.

— Не стоит. — Джексон покачал головой. — Просто помните о его жертве. Он сделал это ради правды и не хотел бы, чтобы за ним бросались в воду.

— А разве он не всплывет? — поинтересовался Джеймс.

Джексон улыбнулся.

— Здесь никто не всплывает.

Сложно подумать, что такое возможно. Но вода искрилась, становилась персиковой, а не черной, какой была ночью. Лес словно посмеивался шорохами и шуршанием.

— На месте Луиса мог быть кто угодно. Вода сама выбрала плату и забрала. Но Луис сделал выбор за судьбу. Он отдался вечности, чтобы дать вам шанс, — сказал Джексон.

— Это очень благородно, но… Может, мы все-таки могли ему помочь? — прошептала Лиза.

— Не думаю. Помните о Луисе и никому не рассказывайте о том, что видели здесь.

— Никогда, — заявил Шелдон.

Джексон оглядел их внимательно. Первые лучи солнца уже касались его лица и превращали его в человека. В такого, которого можно встретить на улице и не узнать. В человека, который стоит за спиной в очереди или сидит на соседней лавочке, а никто не заметит. Самый обыкновенный, непримечательный для прохожих. Не зря же лицо Джексона нельзя вспомнить, даже если видел его множество раз. Будто у Джексона не было лица. Гладкие щеки, тонкие губы, ровный нос, светлые глаза. Но ведь это совсем не так. Джексон — не обыкновенный. Простому человеку не запомнить его лица. Джексон не для всех, только для избранных. Но вера ведь важнее образов.

— Я оставляю вас. Мы встретимся, когда придет время, — сказал Джексон и сделал шаг во тьму леса, уже медленно рассеивавшейся в прорезавших мрак лучах персикового света. — Обращайтесь со знанием мудро и верьте в нашу правду. Помните обо мне. Помните о том, что обещали. Помните, что теперь мы — едины. Еще больше, чем прежде.

— Мы помним, Джексон. Мы никогда не забудем тебя, — сказала Сабрина.

— Я не прощаюсь. Когда-то я вернусь. Ждите меня, ждите, как ждали в этот раз. Мир маленький, все всегда возвращается. Правда не доберется до людей сама. Ваша задача — подарить ее миру. А я покажу вам, как это сделать.

— Мы будем ждать, Джексон, — прошептал Шелдон и улыбнулся.

Если вглядеться во тьму, то Джексон покажется призраком в белом, выплывшем из мрака. Половина лица освещена, а половина спрятана, но спутать его с другим человеком в тот миг нельзя. Они наконец вспомнили, как он выглядел.

— Теперь вы не боитесь мира, потому что знаете, что вы способны на все. Будьте проповедниками, несите наше слово в массы. Осчастливьте людей. А я буду в вас верить, как когда-то вы верили в меня. До встречи! — проговорил Джексон, помахал им рукой и исчез в темноте.

Они снова остались одни.

Часть пятая. Наизнанку

«Так вот он какой, ад! Никогда бы не подумал… Помните: сера, решетки, жаровня… Чепуха все это. На кой черт жаровня: ад — это Другие».

«За закрытыми дверями»

Жан-Поль Сартр

XXI глава

Утро не было добрым для Осборна Грина.

Проснулся он, потому что в комнате вдруг стало очень холодно. Осборн закутался в одеяло, свернулся калачиком, но и это не помогло. Ветер, казалось, дул в комнату напрямую, не встречая преграды ни в стенах, ни в окнах. Осборн залез под одеялом с головой, но теплее не стало. И тогда, разозлившись, он сбросил одеяло и, разлепив слезившиеся глаза, посмотрел на окно. Закрыто. Но холод в комнате все еще уличный, зимний, будто бы проснулся Осборн не в кровати, а на сугробе в метель. Парень снова залез под одеяло.

Он потер глаза и спросил:

— Грейс, который час?

Грейс не ответила.

Осборн повернулся. Легкое движение далось ему тяжело, и показалось, что он упал с крыши небоскреба и пролетел несколько секунд, прежде чем щекой коснулся подушки.

Грейс рядом не было.

Осборн попытался приподняться на локтях, но вдруг комната закружилась, а по горлу поползла неприятная горечь. Он, ощупывая кровать за собой, перевернулся на спину.

Впервые за долгие месяцы Осборн проснулся без Грейс под боком. Не неожиданно, конечно, такое бывало и раньше. Частенько девушка убегала в ванную или в свою комнату, которую использовала под гардеробную, иногда уходила за завтраком, но в этот раз почему-то ее исчезновение ощущалось по-другому. Каким-то неправильным.

Осборн потрогал половину Грейс ладонью. Холодная. Может, успела остыть? В комнате морозно. Наверное, его половина тоже покроется льдом.

Осборн лежал на спине, старался не двигаться, но стоило ему по неосторожности хотя бы немного повернуть голову, как все перед глазами плыло, а в горле образовывался горький комок рвоты.

Что вчера пил? И пил ли вообще? А что сказала Грейс?

Грейс. Кровать без нее огромная и пустая. Будто лежишь на поле пепла после битвы.

Осборн пытался вспомнить прошлый день. Тер виски, глаза, но все представлялось какое-то смутное, как через заляпанную линзу камеры. Он помнил, как проснулся с головной болью. Кажется, всю ночь опять пробыл невесть где. Кажется, сорвался, потом поговорил по душам с Грейс. Она была странная, словно невыспавшаяся или наоборот — проспавшая слишком долго. Потом занятия, цирковое представление во дворе, снова учеба и путь домой под дождем. Кинул куртку, бросил зонт, кажется, взял гитару. А потом — пустота. Но не мог же он просто завалиться спать!

Может, опять уходил в «никуда», в подвал под заброшенным домом, где мысли собираются в кучу? В последнее время из дома в неизвестности приносил не только головную боль, похмельную тошноту и отмороженную пятую точку, но и синяки с царапинами.

Может, всему виной табак? Но у табака нет когтей.

Осборн помнил, как впервые вернулся домой и на утро увидел полосу на груди. Грейс, к счастью, в комнате не было, и он быстро собрался, взял документы и понесся к