Линда огляделась. Какие следы могли бы остаться? Я вижу пустую квартиру и не могу догадаться, что скрывается за этой пустотой. Она заставила себя успокоиться. Теперь, по крайней мере, ей удалось сформулировать важный вопрос: кто может что-то знать? Мальчик все видел, но он не расскажет. Никто. В Зебрином окружении нет никого, кто мог бы что-то знать. Значит, остается только Анна. Но и Анны нет. Ответ пришел сам собой — ее мать. Генриетта. Она давно ее подозревала. Что она тогда подумала? Генриетта лжет, она знает, куда подевалась Анна, и поэтому совершенно не волнуется. Она со злостью пнула подвернувшийся стул и ойкнула — ушибленный палец отозвался острой болью. Почему она раньше не копнула глубже? Она вышла из дома. Яссар подметал тротуар у своего магазинчика.

— Ну что, нашли ее?

— Нет. Вы ничего больше не припомнили?

Яссар вздохнул:

— Память стала плохая. Но я уверен, что Зебра жалась к этому парню.

— Нет, — сказала Линда. Вдруг ей отчаянно захотелось защитить Зебру от напраслины. — Она не жалась, она была одурманена каким-то препаратом. Так что она не жалась к нему, она просто не могла идти сама.

Яссар явно испугался.

— Ты, наверное, права, — сказал он. — Неужели такое случается? В таком городе, как Истад?

Линда не дослушала его. Она уже мчалась к машине, чтобы ехать к Генриетте. Не успела она сунуть ключ в замок, зазвонил мобильник. Она посмотрела на дисплей — там был номер полицейского коммутатора, но не отцовский прямой. Она, поколебавшись, нажала кнопку. Это был Стефан. Она обрадовалась, услышав его голос.

— Ты где?

— В машине.

— Твой отец попросил меня позвонить. Он интересуется, куда ты пропала. И где Анна Вестин?

— Я ее не нашла.

— Что ты имеешь в виду — «не нашла»?

— А что, у этого выражения так много значений? Пошла к ней домой, а ее нет. Пытаюсь сообразить, где она может быть. Когда найду, привезу с собой.

Почему я не говорю все как есть, подумала она. Наверное, в семье научилась, от родителей — те вечно ходили вокруг да около.

Он словно прочитал ее мысли.

— У тебя все в порядке?

— Кроме того, что не могу найти Анну.

— Помощь нужна?

— Нет.

— Что-то ты меня не убедила. Не забывай, что ты еще не полицейский.

Она разозлилась.

— Как я могу об этом забыть, когда все только и делают, что мне об этом напоминают!

Она прервала разговор, отключила мобильник и бросила его на сиденье. Завернув за угол, затормозила, снова потянулась к телефону и включила — на всякий случай. Она ехала к Генриетте. Поднялся холодный ветер — она сразу это почувствовала, когда вышла из машины и направилась к дому. Она покосилась на место, где угодила в лисий капкан. Чуть подальше, в поле, стоял человек и жег садовый мусор. Рядом стояла его машина. Ветер рвал дым в клочья.

Осень, подумала она, вот-вот будет осень. Первые заморозки. Она пересекла двор и позвонила в дверь. Собака тут же залаяла. Она глубоко вдохнула и потрясла опущенными руками, словно на старте стометровки. Дверь открыла Генриетта. Она улыбалась. Линда тут же насторожилась — у нее появилось странное чувство, что ее прихода здесь ждали. Во всяком случае, Генриетта нисколько не удивилась. Линда обратила внимание, что она сильно накрашена, словно собралась идти на бал. Или может быть, хотела скрыть бледность.

— Не ожидала, — сказала Генриетта и отошла в сторону, пропуская ее в дом.

Неправда, ожидала, подумала Линда.

— Всегда тебе рада. Проходи, садись.

Собака обнюхала Линду и мирно улеглась в корзинку. Линде показалось, что кто-то тяжело вздохнул. Она огляделась. Никого. Вздох, казалось, донесся прямо из толстой каменной стены. Генриетта принесла термос и две чашки.

— Что это за звуки? — спросила Линда.

— Я как раз слушаю одну из своих старых композиций. Я написала это в 1987 году. Концерт для четырех вздыхающих голосов и ударных. Послушай!

Она поставила на стол поднос и подняла руку, призывая к вниманию.

Линда прислушалась. Ей показалось, что вздыхает только один человек. Женщина.

— Это Анна, — сказала Генриетта. — Мне удалось ее уговорить. Он вздыхает очень мелодично. Прямо веришь в ее хрупкость, в ее грусть. Когда она говорит, в ее голосе словно бы проскальзывает сомнение. А когда вздыхает — нет.

Линда слушала. В этой идее было что-то загробное — записать вздохи и собрать их воедино в нечто, что можно назвать музыкой.

Ее мысли внезапно прервала громкая барабанная дробь. Генриетта выключила магнитофон. Они сели, и собака тут же захрапела. Ее храп вернул Линду к реальности.

— Вы не знаете, где Анна?

Генриетта покрутила рукой, рассматривая ногти, и подняла глаза на Линду. В ее взгляде сквозила неуверенность. Она знает, подумала Линда. Знает, но будет отрицать.

— Странно, — сказала Генриетта. — Каждый раз ты меня огорчаешь. Я-то думаю, что ты заехала меня навестить. А тебе всего-то и надо найти мою дочь.

— А вы знаете, где она?

— Нет.

— Когда вы с ней последний раз говорили?

— Она звонила вчера.

— Откуда?

— Из дома.

— Не с мобильного?

— У нее нет мобильного, и ты об этом прекрасно знаешь. Она из тех, кто не любит, чтобы каждое их движение было известно.

— То есть она была дома?

— Ты допрашиваешь меня?

— Я хочу знать, где Анна и что она делает.

— Я не знаю, где она. Может быть, в Лунде. Как ты знаешь, она учится на врача.

Не сейчас, подумала Линда. Может оказаться и так, что Генриетта и вправду не знает, что ее дочь уже давно ни на какого врача не учится. Это может стать моим козырем, но я выложу его позже.

Она переменила тактику.

— Вы знаете Зебру?

— Ты хочешь сказать — Зебочку?

— Мы называем ее Зеброй. Она исчезла. Точно так же, как Анна в тот раз.

Генриетта не прореагировала — ни словом, ни жестом, ни гримасой, никак. Линда почувствовала себя боксером, сшибленным с ног в момент собственной же атаки. Как-то раз в училище она это испытала — на занятиях боксом она вдруг оказалась на полу и не могла сообразить почему.

— Может быть, вернется, как и Анна?

Линда скорее почувствовала, чем сообразила — вот оно, слабое место.

— А почему вы тогда не сказали, что знаете, где Анна?

Удар попал в цель. Лицо Генриетты покрылось крупными каплями пота.

— Ты утверждаешь, что я лгу? Тогда уходи. Ты мне здесь не нужна. Ты мешаешь мне работать.