В полной растерянности я сжимаю малышку в руках и, не раздумывая, прыгаю в ближайший кювет, чудом уворачиваясь от свистящих пуль. Правда, буквально сразу понимаю, что одна вошла мне прямо в плечо, но сейчас это неважно. Главное то, кого я крепко сжимаю в объятиях. Встаю и устремляюсь в тень деревьев, немного пригибаясь от звуков новых выстрелов. Не знаю, сколько я бежал, но очнулся только в глубине леса, не прекращая нервно озираться по сторонам. Постепенно прихожу в чувство и слышу тихое хлюпанье у себя на груди. Замечаю на большом помпоне брызги крови и тут же опускаю девочку на ноги, судорожно осматривая малышку. А затем шумно выдыхаю, понимая, что это всего лишь моя кровь.

Джиа в порядке.

Пухлые губки плотно сжаты, а зеленые глаза блестят от слез, вот только в них читается не страх, а гнев. Они смотрят на меня снизу вверх, выражая обиду и злость одновременно, но больше ничего. Ни единого писка. Ни рыданий. Ни паники. Холодная, как снежинка, упавшая ей прямо на нос. Девочка всегда выделялась стойкостью среди своих сверстников, даже если и плакала, то так, чтобы никто не видел. Прижимаю ее к себе и, не в силах сдержать нахлынувшего облегчения, утыкаюсь ей в угловатое плечико и плачу. Взрослый мужчина оказался слабее ребенка. Я не простил бы себе, если бы из-за моей глупости пострадала эта маленькая девчушка, покорившая меня с первой встречи. Хотелось бы мне увидеть, какой она вырастет. Как изменятся черты ее лица и станут более правильными, утонченными, как нежная кожа будет покрываться румянцем на девичьих щеках. Я уверен, она расцветет, как бутон утренней розы. И знаю наверняка, что глаз прекраснее больше не встречу ни в одной из жизней. Я полюбил ее всем своим каменным сердцем, и мысль о том, что она могла пострадать, равносильна смерти.

Поднимаю ее на руки и направляюсь, не разбирая дороги, подальше от аэродрома. Не обращая внимания на собственное ранение, пробираюсь через глубокие сугробы. У меня нет права проиграть. Только не сейчас. Февраль, насколько мне известно, один из самых суровых зимних месяцев в России. И в данный момент я в этом не перестаю убеждаться. Вдобавок к ее шубке, я еще завернул малышку в свой пиджак и продолжаю путь. До поздней ночи иду и, кажется, уже не ощущаю собственных ног, но остановиться нет ни единого шанса. Я неустанно растираю маленький комочек в своих руках, не позволяя ей замерзнуть, а она мужественно терпит, пока мы не натыкаемся на небольшое поселение.

Позже я выяснил, что это оказалась глухая деревня возле Саратова. Стучусь в первый попавшийся дом, хозяевами которого оказывается взрослая бездетная пара. Выбора у меня нет, поэтому, пообещав им хорошие деньги, я оставляю по сути чужим людям свою малышку. Мне еще предстоит придумать, как вернуться обратно в Италию и преподнести боссу известие о гибели жены. Больше всего меня тревожит, что человек, организовавший на нас покушение, остался жив. А значит, и информация о бесследно исчезнувшей девочке рано или поздно может всплыть.

***

Разлепляю веки и в ярости переворачиваю стол, вырываясь из цепких когтей памяти, а дальше все как в тумане: шум погрома меняется от оглушительного грохота мебели до пронзительного звона разбитых стекол. Прихожу в себя уже сидя на коленях. Опираюсь трясущимися руками о бедра и склоняю голову вниз, замечая свежие багровые стрелы крови, стремительно бегущие вдоль пальцев. Дышу так глубоко, что, кажется, вот-вот в помещении закончится воздух.

— Раф, — ладонь Уго мягко ложится на мою спину, и он сам опускается на корточки, нависая надо мной, — мне жаль.

— Я не верю… — сдавленно вырывается у меня.

— Давай, поднимайся. — Гирландайо опирается о мое плечо и поднимается первым, протягивая мне руку. — Все-таки стоит признать, что ее больше нет. Вико, больной ублюдок, не отказал себе в удовольствии достать тебя через нее.

— Заткнись! — рычу на друга, резко вскакивая, но от нахлынувшего шока, видимо, ноги уже не держат, и мне приходится упереться ладонями в стену. Как только перевожу дыхание, начинаю лупить кулаками в выступающие бревна, пока Уго не скручивает меня в крепкой хватке.

— Угомонись, брат! Прошу тебя, я не могу больше видеть твою боль. — Он выпускает меня из захвата и тут же прижимает к груди мою поникшую голову. — Мы отомстим. Обещаю. И это должно быть твоим стимулом, чтобы жить. Мы накажем их, Рафаэль. Прошу тебя, только держись.

— Это не вернет мне ее… не вернет, мать твою! — Из последних сил отталкиваю Уго. Нахожу телефон среди обломков и вылетаю с ним на улицу.

Не отдавая себе отчета, я спускаюсь в подземелье. Там срываю замок с решетки и вхожу в семейный склеп, опускаясь у надгробной плиты матери. Утыкаюсь в нее лбом, пряча красные от слез глаза. В надежде, что она услышит меня, заберет хоть крупицы этой гребаной боли.

— Мама… — хриплю я, нарочно царапая лоб о шероховатую гравировку, — я встретил девушку, каких еще не встречал в своей жизни. Мааам, — с болью вырывается у меня, — столько лет… столько лееет…

Разворачиваюсь и обреченно опускаюсь на землю, вбивая затылок в стену. Раздраженно растираю ладонью лицо и мучительно рычу. Не знаю зачем, но вновь включаю проклятое видео и раз за разом пересматриваю его. Кажется, уже на сетчатке, словно клеймо, выжжены ее изрезанные и изуродованные ожогами руки, хрупкое подвешенное тело, что содрогается от бесконечных ударов, персиковая кожа, угасающая как тлеющий уголек. Еще немного и почернеет, разлетевшись холодной пылью. Когда ее безжизненное тело валится на бетонный пол, я снова отшвыриваю мобильный, вдавливая ладони в глазницы. Ору и снова вдавливаю их до белоснежных вспышек искр за веками. Твою мать. Она мучается в агонии по моей вине, а с меня ничего. Вот только мне от этого в разы больнее. Каждый ее стон миллионами острых иголок вонзается в мозг, заставляя его сгорать заживо. И страшно представить, каково ей там, маленькой, беспомощной, одной среди толпы ублюдков.

— Прости, — шепчу одними губами, почти неслышно, устремляя взгляд в пустоту, — прости меня. За то, что не сберег. За то, что не смог защитить.

После этих слов у меня пропадает голос, а тело словно парализует от ощущения ее присутствия. Чувствую ее в себе, в своей искалеченной душе. На физическом уровне улавливаю ее запах и бархат кожи. С ума схожу. Сола. Моя девочка. Черт подери, да это невыносимо! Окажись передо мной зеркало, я бы не смог посмотреть в него, зная, что увижу в отражении своих глаз. Там бездна отчаяния, пустота. Живой мертвец, но по злой шутке судьбы я все же ощущаю тысячи мелких осколков, что пронзают мою душу. И что меня теперь ждет, кроме вечной боли в жалкой пародии на проклятую жизнь?

Я догадывался, что этот огонь рано или поздно сожжет меня. Так же, как не сомневаюсь, что каждый день теперь будет подобен пытке. Нет ничего страшнее, чем терять любимого человека. Словно часть тебя заживо хоронят. Я же погребен полностью. Она была единственной причиной жить, но я так нелепо все потерял, и сейчас просто уничтожен собственной беспомощностью.

На мгновенье прикрываю веки, и передо мной снова возникает ее образ. С восторженными малахитовыми глазами и застывшей яркой улыбкой на красивом лице. А потом любимые изумруды за секунду наливаются кровью, и я вижу протянутые ко мне изувеченные руки. Нет, не сейчас. Я обязательно приду к тебе. Я найду тебя. Вырвусь из преисподней и отвоюю. Там, на небесах. Но не сейчас. Еще не время…