— Ты дура, Рокси! Если бы не я, ты бы сейчас сидела там, как шлюха, у всех на обозрении! Из-за таких, как ты потом о русских девушках и ползет молва!

Каждое ее слово вызывает во мне кипящую ярость.

— Иди к черту! Тогда тебе стоит найти другую подругу! — Показываю ей средний палец и, не медля больше, устремляюсь прочь.

Внутри все буквально кипит от злости. Почему Рита испортила все? Ведь раньше она, наоборот, подбивала меня на всякие глупости. Неужели ее так напугал этот итальянец? Пофиг! Я не боюсь следовать своим желаниям, и мне плевать на мнение окружающих. Я хочу жить так, как сама этого хочу! Ну и пусть неправильно, зато я не буду ныть, что моя жизнь унылое дерьмо. Молодость разве дана не для ошибок? А может, я нуждаюсь в этой ошибке! К черту стереотипы.

Проскальзывает желание вернуться в клуб и закончить начатое, но настроение уже испорчено. Под невеселые мысли я не замечаю, как забрела на пустынный пляж. Отлично, поплавать в тишине и расслабиться — то, что доктор прописал. Что ж, простимся с Италией на спокойной ноте, хотя…

На ходу сбрасываю платье и лифчик и захожу в воду. Боже, какое блаженство! Морские волны мягко касаются разгоряченной кожи, и по телу бегут мурашки…

В один миг волшебная ночь исчезает, и из островка приятных воспоминаний меня вырывает грубая хватка на волосах. С трудом разлепив опухшие веки, я оказываюсь уже в сидячем положении, а перед лицом… господи, только не это…

— Apri la bocca, puttana di capra! Il capo mi ha permesso di divertirmi[5], — с жестокой улыбкой произносит бугай, намотавший мои пряди на кулак.

— Прошу, — сглатываю и отчаянно качаю головой, — прошу вас, не надо… прошу… — шепчу я, чувствуя, как что-то ломается внутри, когда его член касается моего лица. — Нет! Нет! Нет! — отворачиваюсь, но он грубым рывком прижимает меня к стоящему органу обратно.

— Dai! Cucchiarmi il cazzo![6] — рявкает мужчина, повышая голос, который утопает в мужском смехе.

Изо всех сил зажмуриваюсь, но тут всеобщее веселье обрывает резкий звук беспрерывной пальбы. Пальцы, что секунду назад скручивали мои волосы, слабеют, а тело амбала бетонной плитой придавливает меня к полу. От сильного удара затылком голову пронзает оглушающий звон, а от давящей сверху туши последний кислород покидает мои легкие, и все вокруг погружается в темноту.

[1] Какие-то проблемы? (итал.)

[2] И долго ты будешь сидеть у меня на коленях? (итал.)

[3] Ты меня слышишь? Я задал тебе вопрос (итал.)

[4] Красивая малышка (итал.)

[5] Открывай рот, козья шлюха! Босс разрешил повеселиться (итал.)

[6] Давай! Отсоси у меня! (итал.)

РАФАЭЛЬ

Не знаю, сколько мы с Уго сидим в тишине, окутанные никотиновым дымом, но нарушать ее нет никакого желания. Все наши связи в Сицилии обрублены. Поддержки здесь ждать неоткуда. Ни он, ни я пока не имеем представления, что делать и как вытащить Солу. Единственный выход из этой беспросветной задницы — заручиться поддержкой семьи Гамбино в Нью-Йорке. Пару лет назад я обеспечил им безопасный коридор для поставки героина через территорию Каморры в Неаполе, так что, по крайней мере, они хотя бы выслушают меня. К тому же Моргана длительное время обитала в США, как раз в их краях и, уверен, нажить врагов успела. Тем более с учетом того, что она перерезала глотку одному из родственников их семьи.

Но срываться в Америку сейчас? Нет… это все слишком долго. Да и шанс, что Гамбино протянут руку помощи, практически нулевой. Никто и никогда не ввяжется в войну без личной выгоды. А какая во всем этом дерьме может быть выгода дону американской мафии? Никакая. Если только месть Салуки.

Такая адская гонка мыслей погружает нас обоих в молчание. До кома в горле, до скрежета зубов, до жжения в груди хочу спасти Солу.

Резкий звук опустившейся на стол бутылки заставляет меня открыть глаза, и я лениво подаюсь вперед. Опираюсь локтями на колени, обреченно выдыхаю и растираю усталое лицо ладонями.

— У меня от гребаной тишины сейчас башка разорвется, — говорит Уго, разливая виски по стаканам и толкая один в мою сторону.

— Это Тихая Гавань, — перехватываю стакан и сжимаю вокруг него пальцы, — здесь всегда так.

А сам готов уши разодрать ногтями, лишь бы не слышать стоны моей девочки, которыми, кажется, пропитались эти стены. Я изнутри изуродован мыслями о ней и вижу ее так ясно, будто обдолбался коксом. Какая же нелепица: так долго ждать и в итоге потерять. А самое страшное то, что я прекрасно понимаю, в каком аду сейчас находится Сола. Ну не должна она страдать из-за меня. Проклинаю себя за это и убил бы, если бы не оставил себе шанса попытаться спасти свою мышку, попытаться все исправить. В последнюю нашу встречу она ведь торопилась признаться, открыть мне свои чувства, а я так и не успел рассказать ей самого главного…

Растираю пальцами переносицу и, поднеся стакан к губам, осушаю его до дна. От ядреного вкуса жидкости, вмиг воспламеняющей все внутренности, издаю гортанное рычание. Тянусь за бутылкой, но рука замирает в воздухе, когда в полумраке вспыхивает экран моего мобильного. Встречаюсь взглядом с Уго, и он тут же подается вперед, дергая головой в сторону телефона. Беру трубку и, задумчиво сжав пальцами подбородок, всматриваюсь в содержимое пришедшего сообщения. Перехожу по ссылке и при виде стоп-кадра слышу, как начинает хрустеть панель гаджета от той силы, с которой я его сжимаю.

От смеси ярости и страха меня начинает трясти мелкой противной дрожью. На экране я вижу Солу… измученную и изувеченную. Большой палец зависает на кнопке воспроизведения, но я не решаюсь ее нажать. Сердцебиение учащается так, что кровь вскипает буквально за секунду, обжигая мне вены. Мучительное чувство вины, злости и безысходности заполняют мое сознание, бросая меня то в жар, то в холод. Стиснув зубы, я все же включаю видео и замираю, слыша ее прерывистое от ощутимых даже мне слез дыхание…

— Давай же, — саркастично подталкивает ее мрачный голос, и я сразу узнаю ублюдка — Вико Пеллагети, — скажи ему, попроси его остановить меня.

Бездонные глаза моей девочки опухли и раскраснелись от рыданий, из них куда-то ушел мой любимый изумрудный блеск. В них больше нет жизни. Однако они смотрят прямо в объектив, наизнанку выворачивая мою истерзанную душу.

— Р-ра-ф-фа, — заикается, — эль, — всхлипывает, а я сжимаю стакан с такой силой, что тот лопается в моих руках. Но, не чувствуя ничего, кроме разъедающего гнева, я сдавливаю кулак только сильнее, окрашивая стекло своей кровью. — Ос-с-танови… их… п-прошу… м-мне т-так… боль… — ее дрожащий голос срывается на пронзительный крик, когда этот мудак тушит о раскрытые раны на нежной коже гребаную сигару.

— Мразь! — рявкаю, швыряю телефон на стол и откидываюсь на спинку сидения. Тяжелое дыхание вибрацией отдается по телу, пока я слушаю доносящиеся из динамиков крики боли. С силой тяну себя за волосы и жадно хватаю горящий воздух. Я задыхаюсь от бессилия. А мысли о том, что не могу помочь, неумолимо заполняют мозг, разрушая внутри незнакомое и ненужное мне ранее чувство надежды. Я готов молиться, принять казнь за все грехи, за ее жизнь отдать остатки своей души, сделать все, что угодно. Только вот кому нужна моя гниль, что годами пропитывалась ложью?