и средств. Сбор средств в помощь финским беженцам, а также сиротам и вдовам красногвардейцев был организован и среди финского населения США и Канады. В Канаде, например, для этой цели было собрано в 1920 г. 4748 долларов, в 1921 г. — 3156 долларов, а также много одежды и других вещей. В США в 1919 г. была начата кампания с целью собрать 1 млн. марок в пользу «той левой партии в Финляндии, которая одобряет ясную позицию классовой борьбы и чуждается всякой политики компромисса с буржуазией». Такая же кампания была начата и в Канаде. В ходе ее в США было собрано 57 тыс. долларов (что составляло более 1 млн. финских марок), в Канаде — 7100 долларов.

Средства эти были отправлены потом организованной в 1920 г. при участии коммунистов Социалистической рабочей партии Финляндии (реформистские элементы в США и Канаде собранные ими средства направляли социал-демократической партии Финляндии).

Белый террор в Финляндии вызвал возмущение и протесты не только прогрессивных кругов во всем мире, но даже и осуждение со стороны умеренных кругов зарубежной буржуазии. Последние были вовсе не против подавления революции, но считали, что белофинны слишком увлеклись. «За победой белых, — писала, например, «Таймс», — последовали, естественно (!), насильственные меры, так называемый белый террор. Мятежники были подавлены с жестокостью, которая заставляет сомневаться, куда больше относится Финляндия — к Западу или к Востоку». В устах «Таймс» это звучит осуждением (хотя на Востоке — в Индии, Китае — никто не творил больше зверств, чем колонизаторы, в том числе из такой западной страны, как Англия). «Из приблизительно 80 тыс. красных, взятых в плен в конце апреля или арестованных впоследствии, больше 30 тыс. мужчин и женщин мертвы», — констатировала «Таймс» 11 февраля 1919 г. Депутат германского рейхстага Кон заявил 14 июня 1918 г.: «Слово Финляндия нельзя произносить без краски стыда. 80 тыс. человек сидят в тюрьмах из-за своих убеждений и 20 тыс. убиты. Финляндия превратилась в кладбище лучших своих сынов, которые убиты отчасти белогвардейцами, отчасти преступно использованными для этой цели германскими войсками». Датская газета «Экстрабладет», во время войны энергично выступавшая на стороне белых, писала: «После того как «белые» пришли к власти, они установили такой режим террора, который... еще хуже, чем... режим, установленный в свое время красными». «Страна, где народ угнетается самыми кровавыми методами, где существует жестокая тирания, которая издевается над всеми законами справедливости и гуманности», где «кровавая террористическая власть в руках жестокого солдатского правительства», — так характеризовала эта газета белую Финляндию.

Осуждение мировой общественностью белого террора встревожило его организаторов. Они приняли пропагандистские меры для опровержения такого мнения о белой Финляндии. Белый террор был объявлен выдумкой красных. Буржуазные государственные деятели, публицисты и историки стали усиленно доказывать этот тезис. Эквист заявил, что легенду о белом терроре создали социал-демократы и своими интерпелляциями в сейме придают ей видимость реальности, тогда как на самом деле никакого террора нет. То же утверждал Ельт. В таком же духе стали изображать этот период и буржуазные историки. Шибергсон с возмущением писал об убийствах, совершенных красными (к ним он причислял, конечно, и преступления анархистских элементов, с которыми боролись сами революционные власти), но не говорил о массовых убийствах, совершенных белыми. X. Игнатиус и К. Сойккели утверждали, что «к чести белой армии», даже и во время войны жестокости с ее стороны «были очень редки» (?), да и то главнокомандующий не оставлял их без наказания». Сведений о наказании Маннергеймом ответственных за зверства что-то не сохранилось, зато известно, что пленных он, точно, без наказания не оставлял — достаточно вспомнить то, что произошло после взятия им Таммерфорса. Известен и манифест белофинского правительства, запрещавший наказывать за какие бы то ни было действия в отношении красных. Он гласил:«Не должны обвиняться или преследоваться люди, которые в связи с подавлением возникшего мятежа против законного порядка, или с целью предотвращения мятежа, или в своей деятельности по восстановлению порядка превысили то, что было необходимо для вышеупомянутой цели». Это ли не индульгенция палачам? Какой контраст с распоряжениями СНУ!

Так в течение десятилетий до поражения Финляндии во второй мировой войне излагалась история этого периода. «Никто не может отрицать, — заявил в 1960 г. крупный финский писатель Вяйнё Линна, — что история гражданской войны написана победителями и что она фальсифицирована... Официальная картина — это искаженная картина... Официальная идеология самостоятельной Финляндии была построена на лжи... Официальная историография утверждает, будто общее число казненных составляло 2 — 3 тыс. человек. Все здравомыслящие люди в Финляндии знают, что это ложь: действительное число казненных было раз в пять больше».

Те из иностранных авторов, которые сочувствовали белофиннам, обычно поддерживали и их концепцию, что белый террор — пропаганда красных. Фон дер Гольц уверял, что «рассказы о так называемом белом терроре финнов сильно преувеличены». Современный американский историк Смит в своей книге «Русская революция и Финляндия», говоря о действиях белофиннов, слово «зверства» ставит в кавычки и еще сопровождает эпитетом «мнимые». Правда, он признает, что «в представлении большей части финнов Маннергейм стал символом белого террора», но считает, что это несправедливо. Смит тут же показывает, как нужно судить о Маннергейме «справедливо»: он сравнивает его с...Джорджем Вашингтоном.

Делались попытки дать белому террору какое-то оправдывающее «объяснение». Так, Е. Клейн давал понять, что жестокости, применявшиеся в гражданской войне в Финляндии, объясняются просто национальным характером финнов; можно было сделать вывод, что этим же объясняется и белый террор после войны. Но спрашивается: а отмена финским революционным правительством смертной казни и его усилия с целью удержать от жестокостей, выходит, противоречили финскому национальному характеру? Жестокость буржуазии нужно связывать не с национальными чертами финского народа, а с классовыми «интернациональными» чертами буржуазии любой нации. Везде,где буржуазия одерживала победу в классовой войне, зверская расправа над посмевшими восстать была ее первой заботой. Другие авторы — например, Ниинилуото — напротив, ищут для белого террора оправдания в том, что примерно то же самое имело место в гражданских войнах и в других странах. Разве оправдывает буржуазию то, что она зверствовала и в других странах?

В течение десятков лет финские рабочие и крестьяне, чтившие память своих родных и товарищей, погибших во время гражданской войны и белого террора, не имели возможности оградить их братские могилы от надругательств; шюцкоровцы безнаказанно творили бесчинства — похищали венки, опрокидывали памятники. Уход за этими могилами служил поводом для преследования со стороны полиции. Положение изменилось лишь после выхода Финляндии из второй мировой войны. По предложению фракции Демократического союза