Затем «она послала за богатейшими людьми [города] и потребовала от них огромную сумму денег, но не мягким, а властным тоном»19. Возможно, именно так королю надлежало обращаться с непокорными подданными. Деньги шли на уплату тальи, произвольного феодального налога, введенного в наказание за поддержку Стефана.

Горожане были потрясены. Они «жаловались, что лишились достатка из-за раздоров в королевстве, что понесли издержки, пытаясь избежать жестокого голода, который им угрожал, и что всегда повиновались королю, пока не оказались на грани нищеты». Их покорность Стефану вряд ли произвела на Мод впечатление и, возможно, даже разозлила ее. Лондонцы обратились к императрице со смиренной просьбой «сжалиться над их несчастьем, умерить поборы и хотя бы на короткое время избавить измученных граждан от бремени чрезмерных выплат». Они обещали «позже, когда война по всему королевству стихнет и вновь воцарятся мир и покой, помогать [королеве] с еще большим рвением по мере роста их собственного благосостояния».

Мод слушала их, «с мрачным видом нахмурив лоб; с ее лица исчезли следы женской мягкости». Она «впала в невыносимую ярость, заявив, что жители Лондона много раз делали крупные пожертвования королю, что они расточали свое богатство, желая укрепить [Стефана] и ослабить ее, что они долгое время находились в сговоре с ее врагами, желая причинить ей вред, и поэтому пощадить их или даже чуточку уменьшить требуемую сумму было бы несправедливо. Горожане, помрачнев, разошлись по домам, так и не получив того, о чем просили»20.

У Мод были веские причины чувствовать себя обиженной. Лондонцы поддержали узурпатора Стефана, ущемив ее права. У горожан не было оснований ожидать снисхождения от законной государыни. Она немедленно объявила о намерении отменить указы Стефана, предоставляющие городу самоуправление и привилегии, явно собираясь положить начало активному вмешательству монархии в городские дела. Словно этого было недостаточно, Мод совершила еще одну грубую ошибку. Она проявляла «невыносимое высокомерие, пока военная обстановка благоприятствовала ее сторонникам, чем оттолкнула от себя сердца почти всех»21.

Тем временем королева Матильда умело использовала беспорядки в Лондоне, не позволяя никому забыть, что помазанник Божий томится в цепях, и отстаивая права своего сына.

«Примерно в это время королева отправила послов к императрице, обратившись к ней с искренней мольбой освободить ее мужа из грязной темницы и предоставить наследство ее сыну – хотя бы то, на которое Евстахий имел право по завещанию ее отца»22, а именно графства Булонь и Мортен. Королева предложила замки и несметные богатства, а также себя и Евстахия в качестве заложников в обмен на освобождение Стефана23. Матильда обещала, что, если ее муж окажется на свободе, она лично проследит, чтобы он отказался от притязаний на трон. Все, что имело для Матильды значение, – это безопасность и свобода Стефана.

Ее мольбу поддержали «высокопоставленные господа и знатнейшие мужи Англии, которые предложили императрице заложников, замки и огромные богатства, при условии что короля освободят и восстановят во всех правах, кроме права на престол. Они обещали убедить Стефана отказаться от короны и жить, посвятив себя Богу, как монах или пилигрим»24.

Императрица не могла захватить земли королевы, поскольку тогда ей пришлось бы вступить в борьбу с верными ленниками Матильды; тем не менее она недвусмысленно отклонила просьбу недавней соперницы. Несколько романтических картин и гравюр изображают, как Мод надменно отвергает королеву-просительницу, хотя ясно, что они не встречались лично и общались через посланцев Матильды.

Мод оставалась непреклонной. На то у нее имелись веские причины, поскольку Стефан уже доказал, что способен нарушить священную клятву. Поэтому было маловероятно, что он выполнит обещания, данные королевой и лордами от его имени. «Она не хотела даже слышать просьбы епископа Винчестерского о том, чтобы графство, принадлежавшее его брату [то есть графство Булонь], передали его племяннику, сыну короля»25.

Осознав бесполезность торга, королева вознамерилась сорвать коронацию. «После резких и издевательских оскорблений в свой адрес, будучи не в состоянии ни самой, ни через тех, кто пришел просить от ее имени, добиться выполнения своей просьбы», Матильда решила «отвоевать с оружием то, что не смогла вымолить словами». В Кенте она и Вильгельм Ипрский усердно собирали «превосходную» армию фламандских наемников. Вместе с Вильгельмом Ипрским и другими лордами Матильда во главе своих войск двинулась к Лондону и расположилась лагерем на южном берегу реки Темзы, желая внушить горожанам, что их поддержка императрицы может привести к ужасным последствиям. Стремясь показать, что у Мод не хватает ресурсов для защиты Лондона, королева приказала войскам «устроить в городе яростные беспорядки, совершая грабежи и поджоги, а также творя насилие и обнажая мечи на глазах у императрицы и ее людей»26.

«Жители Лондона оказались в большой беде». В бессильном ужасе они наблюдали, как у них на глазах «враг опустошал пригороды, превращая их в убежище для ежей, и не было никого, кто мог прийти на помощь [горожанам]. Новая госпожа не ведала меры и жестоко угнетала их. Не было никакой надежды на то, что со временем она проявит милосердие, поскольку в самом начале своего правления она не испытывала жалости к подданным и требовала того, чего они не могли вынести»27.

Но если размолвка с лондонцами оказалась грубым просчетом со стороны Мод, то ссора с епископом Генрихом стала роковой ошибкой.

Вильгельм Комин прибыл на юг вместе с королем Давидом якобы для того, чтобы убедить Генриха поддержать право каноников Дарема свободно избирать епископа. Но Генрих узнал, что Мод уже условилась о встрече с Комином. Генрих и духовенство возмутились. Было ясно, что вопреки данным обещаниям Мод намеревалась поставить власть королевы выше свобод церкви и ее не волновало, что тем самым она вновь разжигает спор об инвеституре. Генрих без колебаний объявил незаконным избрание Комина, который так и не стал епископом, и обратился за советом к папе римскому28.

Со стороны Мод было безумием оттолкнуть единственного человека, от чьей поддержки зависела ее судьба. «Епископ, видя, что все это совершается без его одобрения, а многое другое творится без его совета, был весьма раздосадован и раздражен, однако с осторожностью и мастерством скрывал свои чувства, молча наблюдая, чем кончится дело»29.

Лондонцы горько сожалели о том, что отвернулись от короля, который принес им столько добра. Они променяли щедрого правителя на «тиранию узурпаторов». Опасаясь за свою собственность, горожане быстро пришли к выводу, что лучшим выходом было бы заключить союз с королевой Матильдой и «объединиться в едином порыве, чтобы