Ожидание грядущих событий: Пруссия и Англия только что заключили союз с Речью Посполитой, шведы активизировались в Финляндии и на Финском заливе, австрийцы сдают под прусским нажимом, перед турками – все это делает тон этого письма весьма минорным:

Я перечел эти строки и подумал: а в чем здесь, собственно, минор? Нет, в этом обращении к той, кого считает он единственным родным ему существом, есть что угодно, только не упадок духа. По-старчески дальнозоркий, он видит в этот миг как никогда ясно и свое прошлое, и свое настоящее, и свое будущее. Искренняя вера дарует ему и бодрый шаг, и силы жить и служить государству, несмотря на годы и раны, ибо совесть его чиста и нет в нем страха перед Высшим судом.

Следующий месяц, июнь, принес новые тревоги: Австрия все больше поддавалась давлению Пруссии и Англии, а тут еще принц Кобург имел неосторожность самостоятельно атаковать турок и потерпел серьезную неудачу. Турки активизировались, и австрийский фельдмаршал стал просить Потемкина о помощи. Тот 13 июня отдал приказ Суворову с корпусом продвинуться к Фокшанам и вести разведку до Слободзеи на Дунае; 24 июня он велел генералу найти неприятеля и сразиться, а 28 июня корпус Суворова был уже в деревне Гирлешти на правом берегу реки Серет, южнее Фокшан. Однако до сражения дело не дошло: с севера пришли известия о победе адмирала В. Я. Чичагова над шведским флотом, запертым в Выборгском заливе, что резко понижало какие-либо шансы короля Густава III на продолжение войны. А 8 июля контр-адмирал Ф. Ф. Ушаков атаковал и разбил турецкий флот в Керченском заливе. На великого визиря оба события, очевидно, подействовали отрезвляюще, и попытка наступления, столь пугавшая принца Кобурга месяц назад, явно стала выдыхаться. Суворов, хорошо информированный о происходящем, уже 13 июля поздравлял Потемкина с победой над шведами[944], а 23 июля писал ему:

Поэтому-то неудивительно, что 27 июля он пишет своему патрону:

Может быть, из этого смягчения и вышел бы толк, но давление Англии и Пруссии на Австрийскую империю все более усиливалось. 31 июля[948] Суворов получил от своего патрона письмо, сообщавшее о капитуляции австрийцев перед пруссаками на конференции в Рейхенбахе 27 июля (старый стиль). Австрия отказывалась от своих завоеваний в Османской империи в обмен на прусскую помощь в подчинении революционной Бельгии. Таким образом, надежды, высказанные Суворовым в феврале, не оправдались. Зато «букарештские приятели»[949] генерала уже 30 июля оповестили графа Рымникского о свершившемся в Рейхенбахе, равно как и о прибытии оттуда в Бухарест прусского полковника с двумя курьерами, одним английским, а вторым прусским, отправляющимися в Константинополь. Можно сказать, что герой наш в этот момент был еще и «ушами» Потемкина, «слышавшими» в столице Валахии все необходимые для русского главнокомандующего военно-дипломатические секретные новости.

Оставаться теперь, когда австрийцы покидали Валахию, было рискованно, и Суворов увел свой корпус в эти же августовские дни назад в Молдавию. Обстановка менялась на глазах – лето кончалось, театр военных действий резко сузился: по условиям перемирия, заключенного австрийцами с Турцией, Валахия объявлялась нейтральной, русские могли действовать лишь на Нижнем Дунае, примерно на стокилометровом фронте от Браилова до устья Дуная. Но тут находились сильные турецкие крепости, запиравшие переправу через него: Браилов, Исакча, Килия, Тульча и, наконец, знаменитый Измаил. Брать приступом или осаждать каждую из них и терять время? Тут было над чем задуматься. Результатом своих размышлений герой наш и поделился с Потемкиным в письме от 29 сентября:

Смысл этого словесного ребуса следующий: гребная флотилия контр-адмирала О. М. де Рибаса прорывается в гирла Дуная и берет крепости, препятствующие русским войскам, с их же помощью все необходимое можно доставить водою. Но это лишь первый этап операции, а вот если он будет исполнен быстро, то настанет черед второго: так как области, заселенные христианами (райей), равно как и Болгария, в соглашение о перемирии не включены, то теперь можно будет навести мост через Дунай за устьем Бузео и пойти вглубь Болгарии, взяв Силистрию. А там кто знает, чего достигнет русский штык, если турки вовремя не попросят мира.