«Многомерность» в подходе к любым предметам и явлениям может стать очень удобным методом в полемике с оппонентом. С одной стороны, все правильно и хорошо, а вот с другой… Не вчера сложился классический в этом смысле оборот: «Да, конечно, но…». Сложился не вчера, однако в сегодняшней нашей литературно-критической практике применяется очень уж часто. Подобный метод удобен, нельзя не признать: здесь и снисходительная уважительность к оппоненту – ее иной неискушенный читатель примет за «объективность», но здесь же и строгая решительность выводов – во имя «научного мышления», конечно!

Вот пример, типичный в этом роде. В статье М. Лобанова «Просвещенное мещанство» («Молодая гвардия», 1968, № 4) шла речь, среди прочего, о толстовском Тушине. Автор сделал вывод: «Такие люди спасли Россию. И не в них ли – воплощение исторического и морального потенциала народа. И не здесь ли наша вера и надежда?» А ранее М. Лобанов рассказал о скромном сельском шофере, неприметном и даже застенчивом, который, однако, принес с войны изрядное количество наград. Этот шофер и толстовский Тушин ставились в параллель как образы схожих между собой людей, психологические черты которых являются весьма типичными для русского народного характера. Казалось бы, что здесь можно возразить? А главное – что тут страшного?

Однако критик А. Дементьев усмотрел в этом целую порочную концепцию и сурово выговорил автору («Новый мир», 1969, № 4). Вот каким образом пытается истолковать этот эпизод новомировский полемист. Он пишет: «Ну что ж. Конечно, Тушины – прекрасные люди, особенно в противопоставлении разного рода карьеристам и лжецам, трусам и бахвалам, и родина наша, которой не раз приходилось отстаивать свою честь и независимость от нашествия внешних врагов, многим им обязана». Казалось бы, здесь в пору и закончить, ибо смысл суждения ясен: «Тушины – хорошие, благородные люди». Но ведь все ценности в мире, как известно, относительны… И далее у А. Дементьева следует классическое «с другой стороны»: «Но (!) разве исторический и моральный потенциал русского народа не воплотился также (?!) в Радищеве и декабристах, революционерах-разночинцах и большевиках?» Помилуйте, при чем здесь это «также»? Ведь, говоря о Тушине, М. Лобанов вовсе не имел в виду социальную принадлежность толстовского героя как офицера российской императорской армии времен 1805 года. Речь шла об ином: о психологическом типе Тушина и его характерности для нашего народа. И можно, в свою очередь, спросить А. Дементьева: а разве не имелось Тушиных среди декабристов? Революционеров-разночинцев? Большевиков? Да сколько угодно. Реальных персонажей такого рода можно, что называется, указать перстом. Вряд ли А. Дементьев станет против этого возражать. Хотя кто знает? Ведь всегда можно сказать: а с другой стороны…

Как бы то ни было, но А. Дементьев продолжает далее наставлять проштрафившегося в его понятии критика: «Но можно не сомневаться, что наши современники – советские воины и труженики – при всем том, что они многими чертами могут напоминать Тушина, все же являются новым – советским – воплощением народного характера». Простите, но кто говорил обратное? Наши нынешние Тушины все сплошь советские люди и иными быть не могут. А вот то, что они «многими чертами» походят на толстовского героя, так это уж точно. Походят, ибо Лев Толстой выразил те черты национального характера нашего народа, которые являются вечными – в том смысле вечными, в каком это можно сказать о самом народе.

Об этом справедливо напомнил нам недавно писатель В. М. Кожевников. Лев Толстой, говорил он, «раскрывает временно скрытое, но главное в Тушине. Во время боя Тушин представляется самому себе «огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра». Тушин ощущает себя богатырем, гигантом, и это соответствует смыслу и делу его подвига и безмерно возвышается над теми чертами, которые составляют только как бы одеяние характерных черт, но не самую суть героического характера».

Три с половиной века тому назад ничем дотоле не знаменитый костромской крестьянин завел отряд захватчиков в непроходимые лесные дебри, погубил их там и погиб сам. Неизмеримо изменилось все с тех пор на нашей Родине: давно уж нет детей боярских и кабальных холопов, окольничих и кормленщиков, губных старост и целовальников. И династия Романовых исчезла, и сама царская власть тоже. И на Руси давно уже утвердился самый передовой в мире социальный строй. Спрашивается, неужели в связи со всеми этими переменами подвиг Ивана Сусанина стал для нас «относителен»? Так и полагали некоторые сверхреволюционные товарищи, которые в свое время сняли памятник, стоявший в Костроме. Можно, конечно, попытаться вымарать Сусанина из реестра героев отечественной истории на том основании, что он был «монархист». Но ведь и современник Сусанина – вождь крестьянской войны Иван Болотников выступал за «доброго» царя. Можно и рассказать на тему сусанинского подвига скабрезный анекдот: мол, заблудился старик…

Можно. Но, как говорил Чехов, не нужно. Потому не нужно, что подвиг крестьянского сына Ивана Осиповича Сусанина относится к числу тех самых ценностей, которые вечно остаются народными святынями – именно святынями, независимо от того, причисляется ли тот или иной народ к числу религиозных или атеистических. И глумиться над подобного рода нетленными ценностями так же дурно, как и плевать на могилу.

И если уж искать преемственность в историческом наследстве, то надо признать, что бескорыстное мужество Ивана Сусанина, его готовность к самопожертвованию продолжились в деятельности лучших из декабристов, народовольцев или партизан Великой Отечественной. И не будет преувеличением заключить, что крестьянин костромского села Домнино, живший в эпоху феодализма, останется для нас дорогим и близким. И думаю, останется таковым вечно. А как известно, из анекдотов и брюзгливого глумления никогда еще ничего путного не произрастало. Вот почему подвиг Ивана Сусанина всегда ценил и будет ценить наш народ.

Стихи эти написал известнейший поэт-декабрист Кондратий Федорович Рылеев. Он же, как все знают, не был ни славянофилом, ни «почвенником», а принадлежал к числу дворянских революционеров. Дума Рылеева «Иван Сусанин», которую я цитировал выше, была опубликована в 1823 году и перепечатана без всяких изменений в 1825 году – то есть тогда, когда автор ее стал одним из руководителей тайного революционного общества. Добавим, что дума эта бессчетное число раз переиздавалась за годы советской власти. Эту оговорку я намеренно делаю для тех критиков, которые избрали специальностью винить своих оппонентов в «заклинании духов». Остается добавить, что эта рылеевская дума была любимым стихотворением Александра Ульянова – и сам он своей непреклонной и скромной самоотверженностью разве не сродни многочисленным нашим Сусаниным, старым и новым?