Ночной ветерок колышет шторы, мне пришла в голову дерзкая мысль, потихоньку зацепил когтем плотную толстую ткань и чуть потащил, замирая при малейшем скрипе и шорохе, в сторону. Щелочка получилась узенькая, но достаточная, чтобы, прильнув к ней, рассмотреть трех солидных и очень немолодых мужчин государственного облика, что значит со щеками на плечах, обрюзгших, исполненных важности и собственной значимости.

Даже тот, что прохаживается, похож на престарелого дога с его седыми брылями и печальной мордой, животик выпирает, спина сгорблена, коротко срезанные седые волосы торчал ежиком. Все трое одеты по моде прошлого века, что выглядит, как ни странно, прилично.

Тот, что прохаживался вдоль завешенной гобеленами стены, остановился и нравоучительно изрек:

— Умным людям свойственна одна серьезнейшая ошибка. Они почему-то уверены, что все думают, как и они. Им в голову не приходит, какими дикими путями ходит мысль у дураков! И к каким невероятным выводам они приходят вопреки очевидности.

Герцог промолчал, а второй, расположившийся в глубоком кресле, посмотрел на говорящего с вопросом в сильно поблекших от возраста глазах.

— Простите, дражайший сэр Фердинанд, я не совсем понял…

— Чего именно, — спросил тот, который сэр Фердинанд, — любезнейший сэр Людвиг?

— Умные люди, — уточнил сэр Людвиг скрупулезно, — это мы или сэр Ричард? А то, знаете ли, дураком не хочется выглядеть даже в ваших глубокомысленных умозаключениях!

Сэр Фердинанд посмотрел на него со сдержанной неприязнью.

— Что тут непонятного? Поступай сэр Ричард правильно, я бы с ним во всем соглашался! Но когда идет к катастрофе и всех нас уже привел на край пропасти, мы не только имеем право, мы обязаны действовать!

Герцог Фуланд, все такой же худой, казалось, дремлет, только пальцы все так же безостановочно поглаживают блестящий набалдашник трости.

Сэр Фердинанд бросил на него внимательный взгляд.

— А что скажет наш осторожный друг?

Герцог пробормотал, не поднимая тяжелых набрякших век:

— Дело не в осторожности, благороднейший сэр Фердинанд…

— А в чем, простите?

— Надеюсь, — проговорил герцог тем же усталым голосом, — вы не станете отрицать, что сэр Ричард сумел снискать любовь и горячую поддержку всей молодежи королевства? Вообще всех недовольных, которым нужны перемены. Это мы понимаем, что перемены обычно ведут к худшему, но у молодых ни мозгов, ни опыта. Им кажется, что впереди — счастье, вот и бегут за ним. С этим надо считаться, а не пытаться встать на пути.

Сэр Фердинанд сказал раздраженно:

— Но что-то делать надо? Сэр Ричард, опьяненный успехами, не понимает, что его положение становится все более шатким. Не сумев заручиться поддержкой других государей, не укрепив связи родственными узами… он рискует всеми нашими завоеваниями.

Герцог бледно усмехнулся.

— Нашими? Сэр Ричард считает их своими.

Сэр Фердинанд покачал головой.

— Как раз именно он и считает их нашими, что связывает нас с ним еще больше. Потому мы сами должны предпринимать усилия, чтобы удержать и закрепить эти завоевания. А лучший путь, как проверено веками, это удачный брачный союз…

Сэр Людвиг поморщился.

— Насколько я помню, такие попытки уже делались. Правда, достаточно вялые. К счастью.

— Почему?

— Первые попытки женить предпринимались, если верить слухам, еще когда он был графом. Или чем-то даже мельче, хотя я такое даже представить не могу, мне кажется, он и родился в королевском кресле со скипетром в руке вместо погремушки.

Сэр Фердинанд сказал страшным шепотом:

— Есть люди, что помнят его еще бароном, клянусь!

Сэр Людвиг перекрестился.

— Господи, спаси от барона, севшего в королевское кресло!

Герцог обронил:

— Церковь не одобряет разводы, так что сейчас трудно было бы расторгать брак и тут же связывать его новыми узами с дочерью какого-нибудь достаточно могущественного короля.

Сэр Фердинанд заметил осторожно:

— Насколько я знаю, все перспективные невесты уже разобраны заранее. Их обручают с детства…

— Ну, помолвку можно и расторгнуть, — напомнил сэр Людвиг, — повод для умелых людей всегда найдется.

— Что насчет дочери короля Вестготии?

— Была обручена, потом вообще сбежала из королевского замка.

— А принцесса Клеменотская?

— Отец обещал ее соседу, что и понятно, в первую очередь все думают о безопасности границ.

Герцог подумал, спросил хмуро:

— А почему именно дочери королей? Сен-Мари расположено настолько удобно, что извне нам ничто не грозит. Гораздо больше опасности изнутри страны. Потому нужно ли искать кого-то на стороне, если в семьях знатных и могущественных лордов Сен-Мари есть прекрасные и достойные дочери?

Сэр Фердинанд кивнул.

— Вы правы, дорогой друг. Для сэра Ричарда поддержка внутри страны важнее, чем союз с далеким королевством, с которым даже нет общей границы.

— Тогда кто? Пока что он свободен, даже с фрейлинами развлекается на удивление мало, за что я его крайне уважаю. Не ожидал, что в столь юном возрасте уже понимает пагубность мимолетных страстей и не дает себе увязнуть…

— Да, — согласился герцог, — этим он и меня поразил. Ровесник моего Арчибальда, но тот рядом с ним дурак дураком. Я обожаю своего дурня, но хотел бы, чтобы он научился владеть собой, как делает это сэр Ричард. Кто умеет управлять собой, сумеет со временем управлять и королевством…

Мне хотелось еще послушать, как раз дошли до самого интересного, но это крохотная летучая мышь может висеть вниз головой весь день, еще и ухитряется спать, но у меня руки затекли, а вся кровь от задницы слилась в голову и распирает череп так, что в глазах уже багрово…

Я ощутил, что взобраться обратно уже не смогу, когти со скрипом соскользнули с камня. Щель исчезла, а меня понесло вниз, я поспешно растопырил крылья и летучемышно спланировал подальше в сторону, где рухнул за темными кустами и долго хрипло хэкал, восстанавливая дыхание.

Похоже, заговорщики дают ложный след. Герцог и его гости озабочены не тем, чтобы меня сместить ради Кейдана, а тревожатся, как всякие повидавшие жизнь люди, безрассудным авантюризмом молодости, и хотели бы, чтобы я помедленнее, помедленнее… чтобы не сломал шею в бешеной скачке по бездорожью и не погубил то, чем уже и они пользуются себе в удовольствие.

Поспать я не успел, да и не очень надо, разделся и вышел в предбанник, зевая и потягиваясь, где меня встретили весьма почтительно допущенные до туалета его светлости.

Хотя, может быть, зря кривлюсь, есть в таком вот и свои прелести, могу мыслить о своем, пока меня одевают, а потом еще и сверху надевают, цепляют, застегивают, зашнуровывают, затягивают, поправляют и стряхивают пылинки.