Таким образом, ко дну идет вся иерархия уголовного правосудия, от низов к самым верхушкам. В каждый компонент нашей судебной системы в той или иной степени проникли безответственные, безрассудные или недобросовестные служащие. Само по себе это сложно назвать чем-то уникальным: профессионалы в любой другой области общественной жизни могут, без сомнения, пуститься в не менее пространные обоснованные жалобы о нехватке финансирования и некомпетентности начальства или министерств. Чем отличается, однако, право, я боюсь (возвращаясь к вступительной теме), так это тем, как редко о неудачах судебной системы узнают за пределами наших узких профессиональных кругов; а также, в тех редких случаях, когда скандал в мире уголовного правосудия выводится на обозрение общественности, – насколько поверхностно он рассматривается.

Когда просачиваются фотографии лежащих на тележках в больничных коридорах пациентов, СМИ в один голос начинают вопить о бедственном положении нашей системы здравоохранения, и редакторы дерутся за право напечатать реальные истории пациентов, ставших жертвами смещенных приоритетов наших политиков, обращаясь за консультацией к профессионалам, работающим в системе. Если спускаться дальше по пирамиде наших потребностей, то похожую шумиху поднимают и новости про переполненные школьные классы, про перегруженных работой учителей, кризис системы социальной помощи, иммиграцию, забастовки работников транспорта, реформу системы соцобеспечения, пенсии, низкие зарплаты, плюсы и минусы Брексита и подвиги футболистов.

Судебная система в этом списке не попадает ни в первую сотню, ни даже в первую тысячу. Изредка мы можем возбудиться из-за временного всплеска справедливого и праведного гнева по поводу комментариев судьи (как правило, неправильно переданных), вынесшего недостаточно строгий приговор какому-то отвратительнейшему мерзавцу, либо по поводу приведенных без каких-либо пояснений трат на субсидируемую государством юридическую помощь, либо, как это было в конце 2017-го и начале 2018 годов, из-за обнародования ошибок с предоставлением материалов по делам об изнасиловании с участием молодых фотогеничных подсудимых из среднего класса, однако, помимо этого, мало что всплывает. То и дело будут освещаться различные громкие дела, однако общественности никто не скажет про кучи перенесенных слушаний, ожидающих своего часа в коридорах суда людей, или про то, как постоянно отказывается в правосудии жертвам бытового насилия, или о тех унижениях, которые выпадают на долю каждого – будь то свидетели, обвиняемые или присяжные, – кто не по своей воле сталкивается с системой и от кого ждут, что он покорно прогнется под ее ужасную некомпетентность и своенравие.

В эпоху, когда повторяющиеся вспышки внезапного общественного негодования являются ключом к заполнению круглосуточного новостного цикла, может показаться перебором просить, чтобы еще пару капель крови были выжаты ради освещения нашей любимой темы. Но так быть не должно. Общественность должна негодовать. В каждом осыпающемся, разваливающемся магистратском суде и в каждом протекающем Королевском суде в стране мы видим судебные эквиваленты оставленных без внимания и медицинской помощи пациентов на тележках в больничных коридорах. И каждый день это встречается стеной молчания.

Отсюда неизбежно следует, что если люди не в курсе проблемы, то от них нельзя ожидать сколько-нибудь осмысленного вклада в ее решение. А это таит в себе еще большую опасность. На фоне общественного безразличия в качестве ответа на неправильно понятые вопросы могут быть предложены и поспешно приняты ввиду отсутствия каких-либо возражений реформы вроде налога на невиновность, истинный смысл которых открывается лишь потом.

Я не обманываю себя мыслью о возможности всеобщего участия, равно как и не считаю это желательным, – реформы системы правосудия не являются материалом для телевидения в прайм-тайм или вирусных интернет-сенсаций. Но мы должны делать нечто большее, чем делаем на данный момент. С учетом интересов обычных людей, лежащих в основе судебной системы и протекающих по ее капиллярам в каждом отдельном уголовном деле, мы должны быть в состоянии проявлять чуточку больше интереса к тому, что делается неправильно и что предлагается, чтобы это исправить.

Так что же мешает? Почему правосудие, его разрушительные ошибки и мнимое их решение так мало заботит столь многих из нас?

Как по мне, так ответ кроется в трех связанных между собой факторах.

Во-первых, правовое просвещение общественности в нашей стране исторически было на отвратительном уровне. До поступления на юридический факультет в начале 2000-х о системе правосудия я не знал ровным счетом ничего, помимо почерпнутой из американского телевидения ошибочной информации. Повседневное общение с людьми говорит о том, что я такой не один. Удручающее число моих хорошо образованных друзей, являющихся профессионалами своего дела, искренне полагают, что мой рабочий день состоит в том, что я расхаживаю по залу суда с криками «протестую!», то и дело скармливая присяжным откровенную ложь, в то время как судья в длинном парике размахивает своим молотком. Из моих разговоров с людьми, не имеющими отношения к юриспруденции, складывается впечатление, что они ни на секунду не задумываются, что я могу защищать в суде действительно невиновного человека. Они даже не допускают, что с нашим уголовным правосудием может быть что-то не так, пока, конечно, они не предстанут перед судом в качестве присяжных, после чего уже начинают возмущаться похлеще моего.

Все начинается со школьного образования, и в этой области, после многих лет кампании по правовому просвещению в школе, все наконец сдвинулось с мертвой точки. Занятия по гражданской ответственности в обязательной школьной программе призваны донести до детей основы права и принципы работы нашей судебной системы. Юридические и благотворительные организации сотрудничают со многими школами, предоставляя детям возможность узнать обо всем напрямую от адвокатов, которые прививают им критическое мышление относительно права. В настоящий момент наблюдается явный упор на обучение основам права, которое совершенно отсутствовало в моей школьной программе двадцать лет тому назад.

Тем не менее образование на уровне школы является лишь первым и, пожалуй, самым простым шагом. Гораздо сложнее достучаться до широкой общественности. Благотворительные и юридические организации проводят всевозможные просветительские программы, однако лишь крохотная часть всего населения имеет к ним доступ. Нам необходимы институциональные и культурные перемены.

Начать можно с самого закона. С учетом того, что фундаментальным условием существования правового государства является способность его граждан понимать свои законные права и обязанности, – так как незнание закона лишает какой-либо возможности защищаться в случае привлечения к уголовной ответственности, – запутанность нашего закона, делающая его совершенно непостижимым и недоступным для большинства обывателей, является, как следствие, его фундаментальным недостатком. Законодательные акты уголовного права, многие из которых восходят к Викторианской эпохе, зачастую непостижимы из-за своего устаревшего языка. Постоянная корректировка закона политиками сделала общеуголовное право обрывочным и непоследовательным, разбросанным по тысячам законодательных и подзаконных актов. Они истолковываются и дополняются многими тысячами судебных прецедентов, решения по которым судьи излагают на многих страницах в своей особой форме английского языка, никогда не пренебрегая возможностью использовать сто слов там, где хватило бы и одного. Как человек, обвиненный в каком-нибудь простом уголовном преступлении – скажем, краже, – может начать лавировать по коридорам доказательного и процессуального права, которые в конечном счете и определят его судьбу, остается только гадать.