Несмотря на весьма малоубедительное опознание, неопытный обвинитель прокуратуры, оказавшись не в состоянии правильно применить все критерии и знающий, что дело Ричарда всячески продвигается местными громогласными парламентариями, решившими покончить с пьяным насилием, решил, что существует реальная перспектива обвинительного приговора, и Джеймсу были предъявлены обвинения в умышленном причинении тяжких телесных повреждений. Так как чистый годовой доход его семьи превышал пороговое значение в 37 500 фунтов, в субсидируемой государством юридической помощи в Королевском суде ему было отказано, и он был вынужден обратиться в частный сектор. Услуги частных фирм, запрашивавших сотни тысяч фунтов, были ему не по карману – их с Никки сложно было назвать богачами, – так что он был вынужден найти что-нибудь подешевле, и в конечном счете остановился на одной из нескольких местных фирм, предлагавших услуги солиситоров, которой удалось остаться в деле, выдержав ужасные сокращения ставок за субсидируемую государством помощь. Он набрел на застекленный офис «Керес и Ко», коммерческие тарифы которого, пускай и немаленькие, были относительно доступными.

– Начинаем работать, – заявил сияющий мистер Керес в костюме в полоску и с галстуком лимонного цвета вокруг шеи, когда Джеймс протянул ему подписанный на его имя чек на пятизначную сумму. На самом же деле на этом вся работа была окончена. К суду никто и не думал готовиться – ни Керес, ни назначенный на дело из местной конторы барристер с перегаром, который отстегивал Кересу приличный процент со своих гонораров за субсидируемую государством юридическую помощь в обмен на дела, которые были явно вне его компетенции.

В день первого слушания в магистратском суде Джеймс с Никки встали в шесть утра, чтобы отправиться в двухчасовой путь до ближайшего общего судебного центра, – все местные магистратские суды были закрыты, а здания, в которых они находились, распроданы в рамках плана по оптимизации судов. Они прождали с половины десятого утра до шести вечера, пока Джеймса наконец не вызвали, чтобы официально передать его дело в Королевский суд.

На первом слушании в Королевском суде, состоявшемся в следующем месяце, их ждал очередной день ожидания в суде, а прокуратура не предоставила никаких материалов, однако судья, обреченно вздохнув, назначил дату начала разбирательств и дал ряд указаний, которые, как хорошо было известно всем присутствующим, с большой вероятностью не будут соблюдены.

Доказательства в конечном счете поступили полтора месяца спустя, однако с разглашением материалов все было сложнее. Керес и барристер-выпивоха особо не гонялись за обвинением, и список неиспользованных материалов, составленный испытывающей страшную нехватку кадров прокуратурой, был до жути неполным, – защите предоставили лишь толику всех подлежащих разглашению материалов. Так как защита не оказывала на прокуратуру должного давления, все почему-то решили, что все необходимые материалы предоставлены и больше ничего, относящегося к делу, разглашению не подлежит.

Если бы все существенные материалы были занесены в список, изучены и предоставлены защите, то она бы узнала о некоторых крайне важных деталях. Так, камера наблюдения, стоявшая в другом углу бара, показала второго мужчину в красной рубашке, ползущего по полу прочь от драки в тот самый момент, когда первый мужчина в красной рубашке вонзал в Ричарда стекло. Полный список неиспользованных материалов также дал бы защите знать про двух независимых свидетелей в баре, каждый из которых рассказал о наличии у виновника густой и аккуратно подстриженной короткой бородки. Их показания были записаны двумя полицейскими, которые в суде не выступали, а их блокноты с записями так и не попали в список неиспользованных материалов. Анализ осколков стекла, обнаруженных на одежде Ричарда, – который был проведен, однако, опять-таки, не предоставлен защите, – продемонстрировал, что это стекло соответствовало пивному бокалу, в то время как в руках у Джеймса были высокие стаканы для джина. Ничего из этого на суде не всплыло.

Когда день суда настал, семья Джеймса пришла на него в своих лучших нарядах. Они уселись, нервничая, на деревянные скамьи в холле суда, ожидая начала. Суд шел своим чередом и, как и предсказывал барристер в половине десятого утра, затянулся до вечера с последующим переносом слушания на восемь месяцев вперед. По прошествии восьми месяцев слушание было снова отложено, – на этот раз по причине того, что один из свидетелей был в Испании, так как в полученной им повестке была указана неправильная дата. На третий раз – через два года после первоначального ареста Джеймса – суд наконец продолжился.

Было бы легко обвинить во всем барристера под мухой, толком не подготовившего защиту, однако запись с камеры наблюдения сделала свое дело. «Парнем в красном» мог быть лишь Джеймс, как постановило обвинение, и на основании представленных суду доказательств сложно было с этим не согласиться. Вердикт «виновен» был встречен гробовой тишиной, которую нарушил лишь вопль отчаяния выбежавшей из зала суда Никки.

Когда оглашали его приговор, Джеймс сидел с понурой головой. Все его родные и друзья слышали, как судья сказал Джеймсу слова, впоследствии перепечатанные всеми национальными газетами: «Это было неспровоцированное, продолжительное и безнравственное нападение с применением оружия, оставившее одного из наших граждан инвалидом. Несмотря на вашу положительную характеристику, это отвратительное проявление пьяного насилия, требующее показательного приговора». Тринадцать лет заключения были строгим, но не подлежащим апелляции приговором, как сказал позже в камере Джеймсу его барристер. Абы как была подана апелляция, которую Апелляционный суд сначала не принял, а потом, после ее переоформления, отклонил.

Юридические услуги влетели Джеймсу в копеечку. Прокуратура, почуяв запах крови, также подала на возмещение собственных пятизначных расходов, значительная часть из которых им была в итоге возвращена. Дом их предполагаемой будущей семьи пришлось продать. Никки, вынужденная переехать жить к родителям, навещала кочующего по всей стране из одной тюрьмы в другую Джеймса, однако время не щадит никого. Семья, с созданием которой им пришлось повременить, казалось, могла уже никогда не стать явью. Некоторые браки переживают тюрьму. Брак Джеймса и Никки после четырех лет попыток не смог.

Отбыв четыре года, Джеймс, отчаявшись, подал свое дело на рассмотрение Комиссии по пересмотру уголовных дел. Дело об этом враче-тихоне, якобы совершившем столь вопиющий акт бессмысленного насилия, заинтриговало комиссию, и было инициировано расследование. Девять месяцев спустя полный комплект не раскрытых на суде материалов наконец был получен. Было очевидно: больше нельзя с какой бы то ни было уверенностью утверждать, что именно Джеймс напал на Ричарда. Раз уж на то пошло, новые доказательства убедительно указывали на его невиновность.

Когда дело было перенаправлено обратно в Апелляционный суд, обвинение вынуждено было признать, что приговор был ошибочным, с чем суд согласился. Приговор был отменен.

После шести лет заключения Джеймсу, которому на тот момент исполнилось сорок два, вернули наконец его свободу и репутацию. Финансовое наказание, однако, никуда не делось. Освобожденный – официально, – из-за злостных нарушений в подготовке его дела, он был лишен права на врачебную деятельность Генеральным медицинским советом Великобритании и был вынужден вновь обратиться к частным юридическим услугам, чтобы заново начать свою карьеру. Хотя частично судебные издержки ему и удалось вернуть, «налог на невиновность» лишал его права полной компенсации шестизначных затрат. Что же касается компенсации за шесть потерянных лет, несправедливо проведенных им за решеткой, то поданное Джеймсом заявление было моментально отвергнуто. Новые материалы не являются не оставляющим сомнений доказательством того, что вы невиновны, такой был дан Джеймсу официальный ответ. Может, ваш приговор и был безосновательным, может, вы и стали жертвой судебной ошибки в соответствии с понятиями человека с улицы, однако установленные законом критерии не выполнены.