вахмистра и четырех взводных с приказанием выводить взводы на улицу без 5 минут десять. На вопросы о задаче я ничего положительного сказать не мог, но я высказал предположение, что идем за Дон. Сборный пункт назначен был на церковной площади Батайска. Как сейчас помню лицо Аннушки, ставшей на скамейку и блестящими глазами смотревшей на меня, пока я отдавал распоряжения. Я ей сказал, что надо собрать всю посуду, погрузить на собранскую тачанку и что она остается на месте. Времени оставалось мало, и мы начали собираться в поход. Пройдя в кухню, вижу, что ничего не собрано из посуды, – где Аннушка? Начали искать, я вышел на улицу и допросил дневальных. Из их ответов выяснилось, что Аннушка пробежала до крайней хаты и завернула к Дону. Все стало ясно – наша Аннушка подосланная шпионка. Она свою задачу блестяще выполнила и успеет предупредить на той стороне, и мы получим достойную встречу.

Трудно передать, с каким чувством я повел эскадрон на сборный пункт. Утаить правды не мог, и, как только мы спешились, я подъехал к генералу Данилову и доложил ему о происшедшем. Генерал нахмурился, посмотрел на часы и что-то отметил на бумаге. Я смотрел на него с отчаянием в душе и спросил, нельзя ли отложить операцию ввиду того, что противник оповещен. Тут лицо Михаила Федоровича расплылось в улыбку, и он меня успокоил, объяснив, в чем дело. Ввиду разбросанности эскадронов в Батайске, было решено проверить, сколько времени нужно, чтобы собрать полк, и потому было назначено выступить в 10 часов. Генерал меня совсем ободрил, сказав, что сейчас мы вернемся по квартирам, «а вашу Аннушку большевики, вероятно, расстреляют за доставку ложных сведений». Генерал Данилов все же меня пожурил за легковерность, но добавил, что у меня есть смягчающее обстоятельство, раз девка была такой красавицей. Радостными мы вернулись на бивак, и жизнь снова вошла на некоторое время в обычное русло, но наша боевая деятельность продолжалась по тому же шаблону.

18 января красивый конный бой был под Ольгинской, наш полк развернулся на восточной окраине Батайска и, перейдя железнодорожный путь, двинулся в атаку на лавы большевистской конницы, а донцы генерала Старикова[311] атаковали станицу, и горы трупов на мерзлом снегу были ценой, заплаченной большевиками за попытку перейти через Дон. Я особенно хорошо помню этот бой, так как я был совершенно болен, температура была 40°, и я как в полусне лежал под буркой. Наутро тревога и приказ выступать. Я решил рискнуть, несмотря на 25° мороза. Розеншильд повел эскадрон, а я сел на пулеметную тачанку, закутанный в бурку. Мне подали коня, когда полк начал разворачиваться. Я перекрестился под буркой, сел на коня, а с кургана раздался голос Барбовича: «Гвардейский полк – рысью!»

Развернули фронт, блеснули клинки, и мы, рассыпавшись в лаву, пошли по снежной равнине, пропуская через наши ряды отступавших станичников. Картина была поистине красивой, но большевики удара не приняли и быстро кинулись по гати к Аксаю. Пленных, и много, захватили казаки и жестоко с ними расправились, мы же захватили обозы, но предоставили их казакам.

С песнями вернулись на бивак, и моя 40-градусная температура упала до 37°. Съели борщ и сели играть в бридж.

Приходится сделать вывод: чтобы вылечить сильную простуду в морозный день, надо пойти в конную атаку, – средство радикальное!

1 февраля – новая наша атака на Кулешевку, откуда большевики выбили алексеевцев и заняли тоже Азов. Тоже красивая атака, и опять же успешная – фронт был восстановлен, возвращаясь на бивак, убит был шрапнельным разрывом конногвардеец граф Стенбок-Фермор. Пока наш полк благополучно отделывался легкими потерями, но вскоре эта удача закончилась трагическим боем под Егорлыкской 17 февраля 1920 года.

2 февраля – снова выступление на Ольгинскую, которую большевики облюбовали. Мы спешились во дворах станицы и вывели цепи на окраину. На снегу мне видны были темные фигуры идущих большевиков. Я приказал проверить пулеметы, дав очередь. К ужасу моему, пулеметы замерзли. Наш бедный князь Сидамон-Эристов был в полном отчаянии, я приказал развести костры из соломы и греть кожухи. По цепи передавали солому, чтобы поддерживать огонь, а большевики все приближались. Вложили ленты, и пулеметы застрекотали. Где-то справа послышалось «Ура!» и большевики повернули. Это было мое последнее знакомство с Ольгинской, где неприбранные трупы продолжали пугать наших лошадей.

Вечером 6 февраля по тревоге эскадроны собрались в Батайске на церковной площади в 9 часов вечера. На сей раз дело было серьезным. Погода была отвратительная – северный ветер гнал хлопья снега, была форменная пурга и ночь как чернила. Генерал Данилов вызвал к себе командиров эскадронов и объяснил задачу. Впереди будет идти Корниловский полк, который должен занять станицу Гниловскую – ту, откуда мы с таким трудом выбрались, и создать тет-де-пон. За корниловцами пойдет Сводно-гвардейский кавалерийский с задачей развить успех и обтечь Ростов с запада. За нами будут идти марковцы и дроздовцы. Алексеевцы должны переправиться у Кулешевки и перехватить железную дорогу. Донская конница, действуя со стороны Ольгинской, должна занять Аксай и обтечь Ростов с востока – главная цель взять Ростов и захватить советский бронепоезд на Ростовском узле. Что делать дальше – нашей фантазии предоставлялось дополнить картину.

На следующий день мы способны были идти на Москву, но в эту ночь вера в успех казалась сомнительной. Шли мы всю ночь, вернее – тащились, скользя по льду, пробираясь через камыши, временами в седле, но чаще таща лошадей, задыхаясь от ветра и пролагая свой путь через снежную пургу. Восток забрезжил, но Ростов казался еще далеко, вскоре настало утро, и солнце поднялось в розовой дымке. Ростов был перед нами, когда мы выстроились в резервные колонны, как на ладони, перед Ростовом. Впереди – мертвая тишина, но вдруг раздалась короткая трель пулемета, и снова наступила тишина. Раздалась команда: «По коням – садись» – и эскадроны двинулись за командиром в колонне по три. Вскоре мы поравнялись с первыми домами Гниловской, и выступ местности скрыл от нас вид Ростова. Невольно явилась мысль – почему нас не заметили на льду, почему большевики не открыли огонь, когда мы были такой прекрасной целью? Ответом на этот мысленный вопрос было внезапное открытие огня, совершенно вблизи, в котором смешивалась стрельба корниловцев и стрельба в нашем направлении. Наши эскадроны, тачанки с пулеметами и две горные пушки л.-гв. Конной артиллерии скучились за прикрытием домов, но пули роем летели справа, и получалось впечатление, что мы попали в мышеловку. Артиллерия, так легкомысленно прозевавшая наш полк, открыла