Что касается Лонгвиля, Карл V немедленно преподнес его в дар Дюгеклену. Бретонский дворянчик стал графом. Между тем, и об этом знали, победитель при Кошереле уже был разбит при Оре, и Джон Чандос ждал за него хорошего выкупа.

Пока обменивались ратификационными грамотами франко-наваррского договора, Герандский договор вновь закрыл бретонское дело. Весной 1365 г. Карл V не одержал победу, но у него впервые были развязаны руки. Мог ли он догадываться, что впоследствии дочь Карла Злого выйдет за герцога Бретонского Иоанна IV де Монфора, а потом — за короля Англии Генриха IV Ланкастера?

Компании

Если король Франции заключил мир со своими знатными баронами, ему еще надо было восстановить порядок в королевстве. Ведь последствия войны во многих отношениях были хуже самой войны: по всей стране «компании» (compagnies) оказывались тем опасней, чем меньше у них было дела.

В компанию входили пятьдесят-двести человек под командованием капитана, игравшего одновременно роль и предпринимателя, и администратора военного сообщества, и военачальника. Компания, обычно более многочисленная в период приближения ежегодной кампании, чем после осеннего расформирования, росла и таяла в зависимости от обстоятельств, но имела прочное и почти постоянное ядро, состоящее из самых первых и самые верных капитану бойцов, которых связывала с ним судьба, а не только жалованье.

Капитаны, хоть и были авантюристами, не оставались вне закона. Многие из них, более или менее титулованные, чаще более родовитые, чем богатые, принадлежали к старинной знати. Будь они рыцарями-баннеретами («со знаменем»), рыцарями-башелье или даже простыми оруженосцами, они делали своим ремеслом войну; но это ремесло ничуть не мешало им применять к себе требования рыцарской этики. Такие люди, как Мутон де Бленвиль и Бертран Дюгеклен в одном лагере, или Жан де Грайи в другом служили королю, который им платил — но не какому попало королю. Пусть они были наемниками — их поступление на службу имело характер политического выбора. Однако были и другие, которые искали того, кто больше заплатит, и куда более пламенно желали продолжения войны, чем окончательной победы. Они сражались за жалованье, за добычу, которую собирали в набегах, за выкуп, который получали за плененного врага и от города, оказавшегося под угрозой. И тут все средства были хороши и любой улов годился.

Среди капитанов можно было встретить кого угодно — от принца до мелкого дворянчика. Одной компанией командовал даже клирик-расстрига по прозвищу «Протоиерей», Арно де Серволь. Несколько бастардов, много младших сыновей, немало старших из мелких сеньорий. Точно так же среди их людей были уроженцы всех стран и областей. Рядом с брабантцем был ломбардец, рядом с испанцем шел немец, с бретонцем делил судьбу льежец. С тех пор как они вызывались служить, их дорога пересекалась с дорогой компании. Они оставались в ней.

По крайней мере было бы лучше, чтобы они оставались там, куда пришли. Но компании распадались и собирались снова. Солдат шел туда, где его завербуют, дисциплина ему надоедала, он искал лучшей доли и более надежного дохода в других местах.

Уже в 1351 г. Иоанн Добрый запретил воинам без конца переходить из отряда в отряд. Этот обычай уже начал вызывать у властей тревогу, поскольку зачастую приводил к тому, что, что королевские чиновники платили дважды, не сознавая этого, одному и тому же человеку в двух компаниях: условиями перехода из одной компании в другую были разрешение коннетабля (или маршала) и исключение из списков для «смотра». Через семь лет, призывая своих военачальников набирать войска, необходимые для защиты области, на местах, тот же король пытался ограничить влияние космополитизма, легко приводившего к анархии.

Не менее разнообразной была иерархия компаний. Некоторые в самом деле выглядели воинскими частями: они неизменно служили одному и тому же принцу, имели почти постоянный личный состав и участвовали в походах по известным местностям. Они признавали монархическую иерархию (король, принцы крови) и феодальную (герцоги, графы, бароны), более очевидные в великие дни «битв» по всем правилам, чем в рутине будничных засад и безрезультатных осад. Они подчинялись также генерал-капитанам — капитанам, которых верховная власть выделяла из числа им подобных и которым поручала месяцами руководить нескончаемой войной, состоявшей из захвата или сжигания поместий, блокирования и деблокирования дорог, нападений на обозы и случайных стычек.

На другом полюсе находились компании, еле-еле связанные с армией, совершающей поход. Их участью был наем на три месяца. Скорей вольные отряды, чем регулярные части, они находились во власти своего капитана, потому что по сути другого господина, кроме него, у них не было. При этом двенадцать месяцев из двенадцати капитану надлежало обеспечивать пропитание и поддерживать боевой дух людей, которые оставались при нем в ожидании лучших времен.

Когда мы направлялись в набег куда придется, нам в руки попадали кое-какие богатые купцы из Тулузы, Кондома, Ла-Реоля или Бержерака. Каждый день мы не упускали случая захватить богатую добычу, из которой запасались излишками и безделицами.

По окончании похода они ожидали следующих. Мирного договора было достаточно, чтобы лишить их всякой надежды. Франко-английская война кончилась, с Наваррцем заключили мир, в Бретани как будто восстанавливался порядок. Солдатам, которых не привлекало возвращение домой, к упорядоченной жизни, приходилось что-то придумывать. Надо было выживать. Какой-нибудь Арно де Серволь, Бертюка д'Альбре, Бернар де ла Саль или Сеген де Бадфоль не собирались жить на ренту, посоветовав своим людям стать ремесленниками. Солдатами они были, воинами и останутся. Но врага больше не было.

Если нельзя рассчитывать на законное жалованье, добычу и выкупы, начнется разбой. Черный принц понял это сразу же после заключения мира: он запретил компаниям из собственной армии, оказавшимся в Пуату или в Берри, возвращаться в Гиень. Иоанну Доброму они были не нужны, но он не мог их прогнать. Население земель, которые опустошали эти банды, в большей или меньшей степени состоящие из гасконцев, быстро привыкло называть бродячих солдат «англичанами». Не будет преувеличением сказать, что эти последствия войны, которую никто по-настоящему не воспринимал как конфликт наций, способствовали вызреванию национального чувства. Ведь это на Англию негодовали из-за преступлений англичан, которые в большинстве были вовсе даже уроженцами Франции.

Договоры 1365 г. оставили без дела другие банды — те, которые король Франции сохранил или воссоздал в Нормандии и Бретани, те, которые постоянно содержали Монфоры, те, которые нанял король Наваррский. Волна 1360 г. навела ужас на Лангедок, Овернь, Бургундию. Она достигла кульминации к концу 1361 г, когда одна «большая компания», образованная в Шампани, в обстановке полной анархии спустилась по долинам Соны и Роны, захватила и разграбила Пон-Сен-Эспри, где нашла «сокровище» — на самом деле часть казны сенешаля Бокера, — и взяла выкуп с папы за то, что не вторгнется в Авиньон. Волна 1365 г. нанесла на карту бедствия также Иль-де-Франс и Нормандию, Мен и Анжу.

Компании не брезговали ничем. Собирали дань с населения, грабили, забирали всё, что стоило каких-то денег. Капитаны договаривались с городами и деревнями о сумме «выгонов» (patis), иначе говоря, выкупов, который те должны заплатить за то, что их обитатели останутся живыми, дома целыми и пути их снабжения не перекроют. Точно так же с Иннокентием VI и авиньонцами обошлись «опоздавшие» (Tard-Venus) — так сами себя назвали рутьеры 1361 г., несколько огорченные тем, что им приходится грабить земли, уже разоренные другими. Купцов обирали как на дорогах, так и в городе. Чтобы выжить, надо было без конца платить, и крестьянин, неспособный быстро найти деньги, трепетал при мысли о том, что его амбар скоро сгорит.