— Напомни мне позвонить ему вечером, пожалуйста.

Они вышли из машины. Нам Туен бодро зашёл внутрь Рюгёна сквозь распахнутые двери, и поджидавшей его стае и верному Тао Гофэну пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать.

Церемония проходила в громадном полукруглом холле гостиницы: солнечный свет заполнял помещение со всех сторон, проходя сквозь прозрачные стены, преломляясь и отражаясь, словно в царстве кривых зеркал. Зал был до отказа забит людьми, а впереди, за многочисленными рядами сидячих мест, располагался обращённый к толпе президиум, где на возвышении стояли два пустующих кресла.

Нам Туена встретили аплодисментами. Он помнил, что президент Южной Кореи опаздывает, и потому шёл медленно, улыбаясь каждому лично, кланяясь или пожимая руку. Он видел много знакомых лиц — китайцев, американцев, немцев и англичан, русских, индийцев, арабов, французов и японцев.

Камеры следовали за ним неотступно.

Новый вице-президент Соединённых Штатов, только что прибывший на вертолёте, скромно стоял в углу зала, дожидаясь, пока Нам Туен сам подойдёт к нему. Тао Гофэн с телохранителями выбежали вперёд, организовывая проход, и Нам Туен подошёл и пожал ему руку.

— Рад знакомству, господин Нам, — сказал вице-президент. — Поздравляю вас.

— Спасибо, мистер Дэвос, — ответил Нам Туен. — Надеюсь на нашу встречу сегодня вечером.

— Конечно, — кивнул техасец.

Подошёл Тао Гофэн и тихо доложил, что президент Син Да Ун прибыл. Нам Туен увидел его, идущего через зал. Поклонившись вице-президенту, отправился навстречу. Син Да Ун был человеком приятной наружности, ярким и заметным, выше и крупнее Нам Туена, и потому их редко фотографировали рядом. «Что же, — подумал Нам Туен, — сегодня моему пресс-секретарю придётся сделать исключение…»

Они встретились посередине зала, под новый всплеск аплодисментов. Замерев на расстоянии метра, поклонились друг другу, пожали руки и двинулись к президиуму плечом к плечу.

Когда они встали за своими креслами, заиграли государственные гимны: сперва гимн Республики Кореи, и Нам Туен подпевал, не издавая ни звука, а только шевеля губами и повторяя текст про себя.

— Пока не высохнут воды Восточного моря, пока с лица земли не сотрётся Пэктусан, бережёт Господь народ наш! Три тысячи ли прекрасных рек и гор, покрытых цветущим гибискусом! Великий корейский народ, не сворачивай со своего корейского пути!

Вслед за лиричными и пронзительными строками этого гимна зазвучала «Эгукка». Этому гимну Нам Туен не подпевал, хотя лично распорядился, чтобы он прозвучал на церемонии. Нам Туен надеялся, что последний раз в жизни слышит эти бойкие боевые слова, этот радостный хор, уверяющий, что Корея идёт к великой славе, а в груди у них живёт дух правды, и они идут вперёд, сплочённые, как монолит.

Минуты, пока гимн звучал, Нам Туен напряжённо вслушивался в его слова, стараясь навсегда запомнить момент. Какая прекрасная ирония заключалась в том, что своим триумфальным хоралом «Эгукка» не поднимала храбрых корейских коммунистов на войну, не призывала сражаться, принять последний бой за свои безумные идеи; нет, она звучала в здании Рюгёна, построенном капиталистами на деньги западных инвесторов, перед церемонией подписания документа об объединении Северной Кореи с Южной, образования единой Республики Корея и ликвидации КНДР.

«Да, — думал Нам Туен, — это повод для гордости. Я заставил патриотический гимн звучать на похоронах патриотизма. Где вы, Ким Ир Сен, Ким Чен Ир, Ким Чен Ын и генерал Ким Джэн Гак? Где ваши верные сторонники, где ваша “старая гвардия”, где ваши танки, где ядерные боеголовки, которыми вы угрожали превратить Капитолий в радиоактивную пыль? Где вы, гомункулусы, призраки истории? Где вся ваша вчерашняя спесь? Под мерзкий шум “Эгукки” я убиваю ваш режим, освобождаю ваших рабов, зажигаю факел свободы! Где вы? Куда пропали? Всё, во что вы верили, сгинуло! Ваших портретов нет на стенах, вас забудут; вы вычеркнули из истории этой страны почти сто лет, ну а я вычеркну из истории ВАС. От вас не останется праха, я разрушу ваши памятники, я вымараю ваши лица из учебников, я расскажу о вас всю правду… Вы проиграли, вы проиграли с самого начала, у вас не было ни единого шанса, отродья. Я победил. Я победил!»

Нам Туен сел. Перед ним лежал документ, напечатанный на плотной бумаге. Он назывался «СОГЛАШЕНИЕ О ДОБРОВОЛЬНОМ ВХОЖДЕНИИ КОРЕЙСКОЙ НАРОДНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ В СОСТАВ РЕСПУБЛИКИ КОРЕЯ».

Напротив графы «Председатель Государственного совета КНДР» Нам Туен поставил свою подпись и передвинул документ к президенту Син Да Уну. Тот расписался.

Они встали, поклонились друг другу и пожали руки. Очередная волна аплодисментов стоя и огоньки камер со всех сторон.

После подписания договора, когда гости разъехались — каждый по особому, составленному лично Нам Туеном маршруту осмотра Пхеньяна и окрестностей, — в ожидании вечернего торжественного приёма кабинет министров объединённой ныне Республики Корея собрался на заседание за закрытыми дверями. Оно проходило в бывшем здании ЦК Трудовой партии.

Там Нам Туен, первым делом официально назначенный специальным министром по развитию территорий севера, представил правительству краткий доклад о текущем положении дел и планах на будущее.

За последние десять лет, рассказал он, удалось добиться значительного прогресса. Умолчав о том, как именно племянник умершего генерала Кима, принявший бразды правления из рук дяди, отдал все властные полномочия в руки Нам Туена и безвозвратно покинул страну, чтобы жить «обычной жизнью», Нам Туен сообщил об успехе проведённых им политических реформ. Эпоха гласности для северных корейцев наступила мгновенно — и их, как и следовало ожидать, настиг шок. В один момент достоянием общественности сделалась долгие годы тщательно скрываемая картина богатства Южной Кореи и всего западного мира в пику ужасающий нищете севера.

— Меня многие критиковали за это решение, — сказал Нам Туен, отрывая глаза от бумажки с записанными от руки тезисами. — И я хорошо понимал, чем это может обернуться, вплоть до страшного восстания и гражданской войны; мы рассматривали этот вариант. Но, вы знаете, я не могу заставить себя стыдиться того, что открыл людям правду. С самого начала моей позицией было отсутствие компромиссов. Никаких политзаключённых. Никаких концентрационных лагерей и спецтюрем. Никаких маршей и восхваления вождей. Никакой сонгун. Права человека превыше всего. Благосостояние общества превыше всего.

Он перевёл дыхание.

— Я верю в это. И я считаю, что это правильно. У нас были случаи… людей привозили в больницы в состоянии глубокой депрессии или эмоционального шока, а ни одного дееспособного врача не могли найти, потому что те не вышли на работу… Таких вещей в Корее быть не должно. Все годы, пока я руководил страной, я никогда не шёл на компромиссы. Результаты у вас перед глазами.

Он указал на инфографику за своей спиной. Там в цифрах был показан рост ВВП на душу населения, размеры иностранных инвестиций, средства, потраченные на покупку патентов и ввоз оборудования для больниц и промышленных предприятий. Согласно этим показателям разрыв в уровне жизни между югом и севером сократился вдвое.