— Ага! — воскликнул Чугункин. — Видите!

Но было рано. Аристархов продолжил.

— А когда чехи прижали, то перешли на сторону Комуча…

— Гм… Да ладно там, сколько там батальона? Тысяча штыков? А у чехов?

— Тридцать-пятьдесят тысяч…

Атмосфера вокруг стола накалилась до такой степени, что от нее, верно, можно было бы прикуривать. Чтоб ее смягчить, Ольга проговорила нарочито задумчиво:

— Франца-Фердинанда убивать, конечно, не стоило, но война была неизбежна.

— Это хорошо говорить в восемнадцатом году, глядя на четырнадцатый. — не согласился Рихард. — А тогда вы о чем думали? Не припоминаете? Неужели сухари сушили на четыре года вперед?

— А я так думаю, мы просто были просто не готовы к войне. Вот если бы убили эрцгерцога в году этак восемнадцатом… — продолжала Ольга.

— Да что за чушь! Его вообще убивать не стоило! Мы всегда к войне не готовы! Еще не было такой войны, к которой мы бы подготовились! Когда Наполеон напал — тоже ни хрена готовы не были. Вся Европа в войне — а у нас армии распылены! А уж как мы не были готовы к Крымской войне или японской — это песня, гимн неготовности.

— И, тем не менее, у Наполеона выиграли…

— Выиграли! Потому что неготовность неготовности рознь… А вот вы, Евгений, сербов поддерживаете?

— Во время убийства Франца-Фердинанда — нет.

— А в Казани?

Аристархов кивнул:

— Поддерживаю.

— А когда вы их поддерживаете? До перехода под красные знамена или после?

— Да простит меня товарищ комиссар, но и до и после.

Кроме Геддо, все сидящие за столом дружно подавились. Рихард хохотнул:

— А чехов вы поддерживаете?

— И чехов поддерживаю.

— Извольте объясниться, ма дарлинг!

Аристархов кивнул:

— Извольте. Для большевиков чехи — негодяи, потому что они поддерживают Комуч. Но если они перейдут на сторону красных или вовсе уедут в свою Злату Прагу, то станут врагами для белого движения. Меж тем, это совершенно не их война. Это часть небольшого народа, который волей судеб попал на чужую землю и просто пытается выжить. Что такое сорок тысяч штыков в масштабах России? А что такое сорок тысяч для чехов? Что значит для них сорок тысяч вдов? Что для них сорок тысяч сирот и еще столько же — детей нерожденных? Тоже самое можно сказать и про сербов. Назовите мне вескую причину, по которой из-за русской революции чех должен стрелять в серба под Казанью! И сербы и чехи сейчас — это группа людей, которые пытаются выжить. Пытаются выжить сами, а не выжить других. А мы русские… Мы армии считаем тысячами, а павших — братскими могилами…

— И все же мне кажется, Евгений, что вы русофоб.

— Вот-вот. — поддакнул Клим. — Еще он Суворова не любит.

— Не люблю. — согласился Аристархов. — Я бы не хотел служить в армии такого генерала.

— А кого любите?

— К примеру, Кутузова…

— За какие заслуги, позвольте спросить? Отдал врагу полстраны со столицей вместе.

Но договорить не успел: на пороге возник владелец гостиницы. В знак пущего уважения сгибался в три погибели, словно старец Серафим Саровский. Подошел к столу, где завтракала компания.

— С Вами хотят поговорить…

Хоть и говорил владелец во множественном числе, обращался он к единственному человеку.

— Со мной? — удивилась Ольга.

— Ну да… Делегация прямо…

— Но я здесь никого не знаю.

— Зато они знают вас… Выйдете к ним?

Ольга задумалась:

— Да нет, зови их сюда…

— А?.. — владелец гостиницы обвел взглядом присутствующих.

— Это мои друзья. От них у меня нет секретов…

-//-

Делегацию Ольга встречала повернувшись на стуле в вполоборота, боком к вошедшим. Тех это крайне смущало: комкалась торжественность момента, к которой они, вероятно готовились.

Пришедших было шестеро: пять мужчин в костюмах цивильных и одна женщина, почти бабка — игуменья местного монастыря. Изрядно бородатый мужчина держал в руке ключ, самого большого размера, который удалось найти в городе. Он был обвязан ленточкой и покрашен сусальным золотом. Последнее из-за спешки еще не успело схватиться и пачкало руки.

Еще один мужчина держал в руках каравай на рушнике. У игуменьи и еще одного мужчины в руках были иконы.

Вошедшие молчали, чувствуя какую-то несуразность.

— Говорите. — разрешила Ольга. — Я вас слушаю.

Заговорил человек с ключом:

— Мы тут всем миром посовещались. И решили вручить вам это.

И подал Ольге ключ. Та брать его не спешила:

— Я, так понимаю, это вроде символа. Ключ от города?

Бородач кивнул.

— Полагаю, — продолжала Ольга. — это знак того, чтоб мы выматывались из города и закрыли за собой дверь? Не утруждайте себя… Мы скоро уйдем… Ведь так?

Ее спутники кивнули. Особенно энергичный кивок получился у Геддо. Но бородач покачал головой:

— Мы напротив, желаем, чтоб вы в городе остановились. Особенно вы, милая сударыня. Владейте нами!

— Не поняла?

— Да чего тут непонятного. Город вчера лишился надежи и городского головы — господина генерала. Да вы при том присутствовали! Лучшие люди собрались и решили: лучше город отдать тому, с кем вчерашние четверо с почтением разговаривали. То бишь вам.

— А лучшие люди это вы?

Все шестеро потупили взгляд.

— У нас было сомненье можно ли ба… даму на место градоправителя. Затем вспомнили про матушку Екатерину Великую, по чьему указу наш город заложен. Решили: сие есть знак… Знамение…

Ольга тяжело вздохнула.

— Послушайте… Если вы такие лучшие, зачем вам кто-то сторонний. Сами бы и правили…

— Вам надобно создать советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов… — начал было Клим, но Евгений на него посмотрел сурово. Дескать, кому-кому, а Чугункину слова точно не давали.

— Да куда нам, сирым… — стал прибедняться бородач.

Девушка осмотрела своих спутников. Геддо покачал головой:

— Я в городе не останусь. И вам бы не советовал.

Ольга кивнула: так тому и быть.

— Видать, место градоначальника некоторое время побудет вакантным. Может, мы когда-то, вернемся к этому разговору. Но вряд ли.

Дюжина всадников влетели в городишко о трех улицах, пронеслась, высекая искры копытами из булыжной мостовой. За ними катила тачанка — позади возницы в ней сидел мужчина в возресте не то чтобы старом, но и совсем не молодом.