Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выпьем за наше спасение. И за его творца — деву Ольгу!
Возражений не последовало.
Рюмка водки натощак подействовала освежающе, резко, словно пощечина. Кровь прилила к лицу, стало жарко. Иль, может быть, Ольга покраснела еще до выпитой рюмки?
— Так расскажите… — проговорил Евгений, тут же наливая по второй. — Расскажите, откуда вы такая расчудесная.
— Ранее… Да так ли важно? Училась в университетах с труднозапоминаемыми названиями, в городах далеких. Работала на стольки фабриках и заводах, что все не упомню.
— Часто меняли место работы? — полуулыбнулся Аристархов. — Наверное, тяжело даме работать на мужской работе?
— Пролетарская революция уровняет в правах мужчин и женщин. — вмешался в разговор Клим, и тут же зачем-то покраснел.
— Ну я в этом конкретно сомневаюсь. Попытки, безусловно, будут… Но ничем хорошим это не закончится.
— Вы против феминизма? — удивилась Ольга. Не верите в движение суфражисток? В прогресс?
Евгений еще раз вдохнул воздух, густо пропитанный духами:
— Нет, отчего же, я за прогресс. Раньше для того чтоб привлечь мужчину женщины использовали приворотное зелье, готовили какие-то гадости из пепла и волос, то теперь для тех же целей пользуются пудрой, помадой… Так что да здравствует прогресс. А если серьезно…
Евгений начал и замолчал.
— Да простит меня Клим, но деление мира на женщин и мужчин есть наипрекраснейшим неравенством на свете. Всему свое место, и каждый на своем месте. Женщины созданы красивыми, чтоб вдохновлять мужчин на подвиги. Мужчины сильны, дабы защищать женщин, красоту. А если мы начнем уравнивать, получится существо не шибко сильное, и не совсем красивое…
Выпили по третьей. Выловив вилкой маринованный гриб, Евгений хотел что-то сказать. Но не успел.
— Жаль, потеряли Рихарда… — проговорила Ольга, голосом больше похожим на шепот. — Как он там…
— А мне ничуть не жаль… — ответствовал уже осоловевший от водки Евгений. — Мне жаль людей, которые на него наткнутся.
За соседними столами подобострастно шептались:
— А вы слышали? Генерал Врангель взял Царицын. И сам Джугашвили бежал, переодевшись в женское платье, впрочем, не сбрив усы…
И тут, будто сама по себе открылась двухстворчатая дверь. Из полутемноты коридора в обеденный зал вошли четверо. За их спинами почти сразу закрылись створки. Только все одно, в зале сразу стало всем зябко. Показалось, вошли они не из коридора, а из склепа, где холоду и смерти по-домашнему уютно.
На пороге остановились, не то, привыкая к яркому свету, не то осматриваясь.
Отдыхающие ответно оглядели их.
Высокие, худые, черные плащи до пят, капюшоны, скрывавшие лица. Но заглянуть под капюшон хотелось меньше всего. С плащей капала вода, хотя будто бы на улице дождя не было.
Кто-то пробормотал:
— И как их пустил швейцар?..
Но вопрос остался без ответа. Даже вопрошающему стало ясно: таких попробуй не пустить. Такие пройдут по трупам. А кому хочется, чтоб по их трупам ходили?
И четверо шагнули, освобождая из ножен мечи. Пошли в глубину зала.
Шагали не в ногу, но четко. Подогнанные ранее без скрипа половицы стонали, молили о пощаде.
Было понятно: они пришли сюда не обедать. Почувствовав что-то, вскочили офицеры из-за стола Подлецова, ощетинились стволами пистолетов.
— Не стреляйте, и никто не пострадает… — устало предупредил один из вошедших. — Кроме полковника Подлецова.
Странно, но пока четверо шли, никто так и не смог пересилить себя, нажать на спусковой крючок.
Сам генерал сидел за столом совершенно бледный. Он не бежал — просто не понесли бы ноги. Лишь когда до фигур осталось с пол-сажени, выдавил:
— А кто вы такие, позвольте спросить?..
— Нет времени. — был гулкий ответ.
Взмах пяти мечей.
Кровь.
Карминовая струя упала на вечернее платье одной дамы. Красное на белом фоне хорошо смотрелось.
Голова генерала упала лицом в салат. Обезглавленное тело расслаблено откинулось на спинку стула.
И лишь тогда юный, молодцеватый поручик из двух револьверов и стал стрелять по фигурам в черном. Бил по-македонски, с обеих рук.
И стрелял довольно сносно. Лишь раз пуля прошла мимо фигур. Остальные тринадцать пуль двух офицерских «наганов» попали в цель. Вернее, в цели.
Стрелял, пока ударники не стали бить уже по стреляным гильзам.
Тогда четыре черные фигуры повернулись. Сидящие в зале видели, как дыры на их одежде затянулись. Казалось, что плащи вокруг ран стали ветхими, рассыпаются в прах, в пыль. Эта пыль засыпает отверстия, затем становится тверже, превращается в ткань.
Один из черных подошел к поручику. Руки в черных перчатках касались рукоятей сабель. Но их лезвия оставались в ножнах.
Стал в двух шагах от офицера, так что они могли бы прикоснуться к друг другу, пожать руку, если на то есть желания. Но такое желание ни у кого не возникало.
Зато поручик был единственным человеком, который видел лицо пришельца. Не мог не видеть.
Говорят, некоторые седеют за ночь. Поручику, для того чтоб постареть и поседеть понадобилось не более пяти секунд.
— Я убью тебя. — голос из-под капюшона грохотал глухо, словно снежок, брошенный в водосливную трубу. — Но не сейчас… Прости, но твое время еще не пришло.
Затем черная рука протянула что-то зажатое в кулак поручику.
— Держи… Это твое…
Но за минуту постаревший поручик не спешил принять дар. Тогда ладонь раскрылась и повернулась руба.
На пол посыпались нагановские пули.
— Пора… — сказала фигура повыше. Та, что носила мечи за спиной.
И четверо пошли вглубь зала.
Говоривший с поручиком, шел чуть сзади и в стороне. Возле столика, где сидели Аристархов, Чугункин, Геддо и Ольга.
Внимание проходящего привлекла последняя. Он сбил шаг, остановился, словно вспомнил что-то…
— Ольга? Дочь Косты?.. Вас ли я вижу?
Ольга сглотнула и кивнула. Евгений незаметно расстегнул кобуру пистолета.
Но совершенно напрасно:
— А мы ведь недавно гостили у вашего батюшки. — неслось из-под капюшона. — Он отошел от дел, но пребывает в добром здравии. И если бы ваш батюшка знал, что мы свидимся, то непременно бы велел вам кланяться.
Ольга кивнула:
— Передавайте ему тоже поклон, если попадете в те края.
— Пренепременно. Впрочем, не знаю, слишком много дел…
В это время трое прошли через весь зал. Тут же распахнулось окно, словно какая-то дверь, хотя потом владелец ресторана клялся, что окна у здания были на зиму закрыты и законопачены. С улицы ударил осенний ветер, задул свечи в эркерах, остудил горячие блюда, еще больше охладил водку.