Если с Ю.В. Андроповым как председателем КГБ у Горбачёва была, по его словам, личная дружба и взаимопонимание и он получал от Юрия Владимировича серьёзную поддержку, то с Чебриковым отношения у него не складывались. Он знал, что В.М. Чебриков, как послушный функционер, добросовестно служил Черненко и постоянно его информировал о расстановке сил в партии и обществе. Но не забывал он и о Горбачёве, звонил и информировал его, но делал это довольно формально и поверхностно, боясь, что узнает об этом Черненко. Не мог он и не звонить Горбачёву, ибо хорошо был осведомлён о состоянии здоровья Черненко, не ведал, чем кончится борьба за власть. Неуверенность и осторожность Чебрикова дорого ему обошлись впоследствии. После избрания Горбачёва генсеком Михаил Сергеевич искал пути отстранения председателя КГБ от должности. И такой случай представился, когда А.И. Лукьянова удалось перевести в Верховный Совет.

Чебриков был «вырван» из системы КГБ и, как Антей, лишён силы и мощи. Став секретарём ЦК, он не имел прежнего влияния и тихо угасал, лишённый силы, связей, информации.

В ту пору в стране уже активно действовали силы, которые могли сфабриковать компромат на любого члена Политбюро, был бы заказчик. В ЦК КПСС, средства массовой информации шли анонимки о мздоимстве руководителей партии и правительства. Наконец, генсеку пришёл сигнал и о нечистоплотности Чебрикова.

— Вот видишь, Бог шельму метит, — говорил Горбачёв.

— Но это нелепость и клевета, — возражал ему Болдин, — кому-то нужно запачкать ещё одного секретаря ЦК.

— А ты всё же зайди к нему и между прочим скажи, что вот, мол, генсеку поступают нехорошие сигналы. Михаил Сергеевич им не верит, но вы должны о них знать.

В борьбе за власть политические оппоненты не брезговали никакими приёмами, натравливая массы то на одного, то на другого лидера партии. Как-то так получалось, что эти наветы соответствовали желаниям Горбачёва. При первой же реорганизации Политбюро Чебриков был отправлен на пенсию. Вместо него по рекомендации А.Н. Яковлева на пост председателя Комитета государственной безопасности был выдвинут В.А. Крючков, с которым Горбачёв, как и с Д.Т. Язовым, решал самые доверительные вопросы.

Не заладились у него отношения и с Косыгиным. В 1979 году Горбачёв написал записку в Политбюро: хлеба ожидается намного меньше, чем в прошлом году, разницу придётся покрывать за счёт закупок зерна за рубежом.

На одном из заседаний Политбюро Косыгин сказал:

— Вот тут нам, членам Политбюро, разослали записку сельхозотдела. Горбачёв подписал. Он и его отдел пошли на поводу у местнических настроений, а у нас нет больше валюты закупать зерно. Надо не либеральничать, а предъявлять более жёсткий спрос и выполнить план заготовок.

Инцидент с Алексеем Николаевичем имел для Горбачёва совершенно неожиданные последствия. Определённая часть руководства, видимо, восприняла его однозначно — как жёсткую позицию нового секретаря ЦК по отношению к Косыгину лично. Об этом Михаил Сергеевич подумал, когда однажды поздней осенью Суслов сказал:

— Тут у нас разговор был. Предстоит Пленум. Есть намерение укрепить ваши позиции. Было предложение ввести вас в состав членов Политбюро. Но я выступил против и хочу, чтобы вы знали об этом. Будем рекомендовать вас кандидатом в члены Политбюро. Так будет лучше. Рядом с вами работают секретари по пять, десять, пятнадцать лет. Зачем вам создавать вокруг себя лишнее напряжение?

Брежнев не переносил Косыгина. Зная это, Горбачёв выступил против него и стал мил Брежневу! Леонид Ильич одобрительно посматривал на нового молодого секретаря — свой человек. Михаил Сергеевич был прекрасно информирован о закулисной стороне отношений в Кремле.

В.И. Воротников (в апреле 1979 г. с поста первого заместителя Председателя Совета Министров РСФСР был направлен послом СССР в Республику Куба, где пробыл до июля 1982 г.):

— Мы продолжали поддерживать связи и в период моей работы на Кубе. Приезжая в Москву в отпуск или командировки, я непременно бывал в ЦК. Встречался с секретарями ЦК, заходил и к Горбачёву.

Наши беседы были, как я воспринимал их тогда, искренними, товарищескими. Нам было что рассказать друг другу. Я был полон впечатлений от Кубы. Правда, рассказ приходилось постоянно перемежать с «впечатлениями» от родной Москвы, от встреч с нашими твердокаменными бюрократами.

Выяснилось, что и Михаилу Сергеевичу работается в Москве непросто. Он возмущался: хорошие идеи вязнут в косности и рутине. Причём больше «напирал» при этом на союзный Совмин, где уже работал председателем Н.А. Тихонов. Сельскохозяйственные проблемы решались здесь и в Госплане с огромным трудом. «Поверь, — сетовал он, — ведь главная беда заключается в том, что знаю, могу, разработал чёткую и эффективную программу выхода села из кризиса, но пробить, реализовать эти идеи невозможно. Круговая порука, стремление ничего не менять повязали всех накрепко».

В. Болдин:

— Ситуация в агропромышленном комплексе страны продолжала ухудшаться. М.С. Горбачёв переживал складывающееся положение крайне болезненно и искал путь, который привёл хотя бы к таким же результатам, какие были получены после мартовского (1965 года) Пленума ЦК. Заниматься широким кругом вопросов он уже не мог. Среди аграрников всё явственнее начала вызревать идея разработки Продовольственной программы, подготовки Пленума ЦК, который рассмотрел бы важнейшие вопросы аграрной политики.

И вот началась работа. За составление проекта Продовольственной программы взялись многие специалисты Министерства сельского хозяйства, Госплана СССР, учёные ВАСХНИЛа. Обобщить результаты этой работы Горбачёв поручил академикам В.А. Тихонову, А.А. Никонову и И.И. Лукинову. Я считал, что это, по существу, пустопорожнее дело — создание видимости работы за громкими фразами. Работа эта была долгой и изнуряющей.

Главное, что как-то решало проблему, — это новая накачка средств в деревню, списание долгов, повышение закупочных цен. Здесь М.С. Горбачёв проявил немало усилий в борьбе с Советом Министров СССР и особенно с министром финансов Гарбузовым, которому доказывал, что, чем списывать ежегодно долги колхозов и совхозов, лучше эти суммы выплатить в виде надбавок к ценам — это хоть будет способствовать увеличению товарной продукции. Но в данном вопросе было полное непонимание, и Пленум кончился бы ничем, если бы Брежнев, когда до него дошла суть борьбы, не сказал тогдашнему Председателю Совета Министров СССР Косыгину:

— С пустым карманом я на трибуну Пленума ЦК не пойду.

Это изменило положение, но, как скоро показала практика, селу припарки уже не помогали.

По-прежнему шёл поиск средств для закупок зерна в Америке, Канаде, Австралии. В 1981–1982 годах было закуплено столько пшеницы, что мировой рынок дрогнул. По всем странам прокатилась волна возмущения: Россия объедает действительно нуждающихся в хлебе. Однако дело было сделано: втридорога, но закупки состоялись. По сложившейся традиции, за подобную операцию работникам внешнеторговых организаций обильно посыпались высокие награды, в том числе присваивались звания Героев Социалистического Труда. И это в то время, когда иностранные и наши теплоходы стояли месяцами неразгруженные, хлеб гибнул и иногда выгружать было просто нечего.