Затем Грейсон подошел к викарию Шипящих. Он думал, этот человек ударит его, даже надеялся на это. Но тот стоял неподвижно.

– Тебе конец, – сказал он с отвращением. Затем повернулся к Жнецу Моррисону и произнес слова, которые и не надеялся услышать из собственных уст:

– Подвергни его жатве.

Ни секунды не медля, Жнец Моррисон обеими руками захватил викария, рванул его голову в одну сторону, а тело в другую. Через долю секунды викарий был мертв.

* * *

– Скажи мне, что я был неправ!

Грейсон расхаживал по палатке, которую для него разбили в лесу, расстроенный так, как не бывал расстроен до этого никогда.

– Почему я должно тебе об этом говорить? – спокойно спросило Гипероблако.

– Потому что, если я был неправ, когда приказал убить этого человека, я должен об этом знать.

Потому что в ушах его все еще стоял звук хрустнувших шейных позвонков.

Это был самый ужасный звук из всех, что он когда-либо слышал. И тем не менее этот звук ему понравился. Смерть этого чудовищного викария принесла ему настоящее удовлетворение. Неужели именно это чувствуют все жнецы новой генерации? Примитивная хищническая страсть убивать – так это называется? Он хотел отвязаться от этого ощущения, но не мог.

– Я ничего не могу сказать о смерти – это за пределами моей компетенции. Ты же знаешь это, Грейсон.

– Мне все равно.

– Ты ведешь себя несколько иррационально.

– Я знаю, что ты не можешь говорить о смерти, – кивнул Грейсон. – Но ведь ты знаешь разницу между добром и злом, верно? То, что я отдал приказ Моррисону, – это было зло?

– Это известно только тебе, – ответило Гипероблако.

– Ты ведь должно меня направлять, руководить мной, помогать, чтобы я попытался сделать этот мир лучше.

– Ты этим и занят! – сказало Гипероблако. – Но, в отличие от меня, ты способен совершать ошибки. Если ты спрашиваешь меня, способен ли ты совершать ошибки в своих умозаключениях, то я дам положительный ответ. Ты делаешь ошибки постоянно – как, собственно, любой человек. Способность ошибаться – прерогатива человека, и именно за это я так люблю человечество.

– Ты мне совсем не помогаешь!

– Твоя задача – объединить тоновиков, чтобы они были более полезны миру. Я могу лишь оценивать, насколько ты продвинулся в решении этой задачи. Но мне не дано оценивать способы, которыми ты ее решаешь.

Нет, этого достаточно! Грейсон сорвал наушники. В ярости он готов был забросить их подальше, но затем услышал в них негромкий голос Гипероблака.

– Ты – ужасный человек, Грейсон! – сказало оно. – И одновременно ты – чудо.

– Так кто же я?

И ответ пришел – тихий и едва слышный. Причем не ответ, а новый вопрос:

– А почему ты не хочешь учесть оба варианта?

Вечером Грейсон вновь надел свои наряды и приготовился обратиться к тоновикам. Пообещать им прощение. Он поступал так много раз, но ни одна из сект до этого не совершала столь чудовищных преступлений.

– Мне не хочется их прощать, – сказал он Мендозе перед выходом.

– Гарантируя им прощение, вы приводите их в истинную веру, – ответил Мендоза. – И это соответствует нашим целям. И, кроме того, простит их не Грейсон Толливер, а Набат. А это означает, что ваши личные чувства здесь не будут играть никакой роли.

Когда Грейсон вновь надел наушники, он спросил Гипероблако, насколько прав был Мендоза. Хотело ли оно, чтобы Грейсон простил Шипящих, виновных в убийстве Тенкаменина? Или, что ближе соответствовало истине, простило ли их само Гипероблако? Было ли оно настолько великодушным, чтобы простить даже викария?

– А, этого несчастного? – печальным голосом переспросило Гипероблако.

– Несчастного? Ты называешь несчастным это чудовище, которое даже не заслуживает твоего сочувствия?

– Ты не знаешь его так хорошо, как знаю я, – ответило Гипероблако. – А я наблюдало за ним с самого его рождения. Я видело, какие силы оказывали на него воздействие, постепенно превратив в жестокого, заблуждающегося, эгоистичного человека. Поэтому я скорблю о его смерти – так же, как и о смерти других людей.

– Мне никогда не удастся быть таким же милосердным, как ты, и всех прощать, – сказал Грейсон.

– Ты не понял, – возразило Гипероблако. – Я его не прощаю. Я его просто понимаю.

– Так значит, – проговорил Грейсон, все еще не остывший от своего спора с Гипероблаком, – ты – не бог? Потому что бог прощает.

– А я никогда не утверждало, что я – бог, – ответило Гипероблако. – Я просто подобно богу, но я не бог.

Тоновики ждали появления Набата из палатки. Ждали они его несколько часов и могли бы ждать всю ночь.

– Не пытайтесь говорить, – сказал Грейсон, когда увидел, что тоновики пытаются поприветствовать его. – У ваших языков нет мышечной памяти. Должно пройти некоторое время, прежде чем вы вновь научитесь ими владеть.

Они смотрели на него с благоговейным почтением, и по их взглядам Грейсон понял, что они отказались от своего прошлого. Более они не были Шипящими. И когда Набат простил их, на глазах бывших Шипящих появились слезы раскаяния в прошлых проступках и одновременно слезы радости оттого, что им дан второй шанс. И они пойдут за Набатом, куда бы он их ни повел. Потому что, как окажется, он должен будет провести их через темноту, чтобы вывести к свету.