— Macte virtute![67] — в восхищении пробормотал я. — Работает.

— P… L… и O. Edplo. Edplo? Хм… может, и не работает. Edplo — какое странное слово. Это не латынь, не готский и не греческий. Наверное, записали неправильно.

Я снова взглянул на факелы и сказал:

— Смотри, они повторяют одно и то же вот уже в четвертый и ли пятый раз.

Теодорих раздраженно проворчал:

— Тогда мы все правильно поняли. Но смысла все равно нет. Интересно, что же за язык они использовали?..

— Подожди, — сказал я. — Я, кажется, понял. Слово-то латинское, но вот алфавит — нет. Очень хитро придумано. Они воспользовались футарком, старым руническим алфавитом. Там буквы другие: не A, B, C, D, а faithu, úrus, thorn, ansus… Сейчас посчитаем: вторая группа, первая буква… это, похоже, raida. Первая группа, четвертая буква… ansus. Таким образом, у нас есть R и A… затем teiws… и eis… и sauil. Получилось слово гatis. Видишь? Все-таки латынь!

Теодорих расхохотался как мальчишка:

— Да! Ratis, плот!

— Они услышали, как работают наши дровосеки, и теперь сообщают Одоакру или Туфе, что мы строим плоты, чтобы плыть вверх по течению.

— Ну и пусть так думают, — весело заметил Теодорих. Мы уже возвращались обратно к лошадям. — Это даже хорошо, что Одоакр и Туфа посчитают нас глупцами, собирающимися построить плоты для двадцати с лишним тысяч человек и десяти тысяч лошадей. А мы тем временем…

— Что мы сделаем? — заинтересовался я.

— Соберем все силы и нанесем врагу удар, — ответил Теодорих, когда мы вскочили на лошадей и повернули обратно. — Я решил: завтра, как раз перед рассветом, я объявлю свой ультиматум. Затем начнется война.

— Хорошо. Где ты хочешь, чтобы я сражался?

— Ты будешь на этот раз верхом или пешим?

— Акх, мой Велокс никогда не простит хозяина, если я оставлю его. — Я нежно потрепал гладкую холку коня.

— Велокс? — удивленно повторил Теодорих и наклонился, чтобы получше рассмотреть его в темноте. — Я думал, что только у Вотана был бессмертный конь по имени Слейпнир. Нет, правда, Торн, не может же это быть тот самый жеребец, на котором ты ездил, когда мы впервые встретились? Ведь прошло уже… сколько… пятнадцать лет, да?

Наступила моя очередь рассмеяться.

— Мне следовало бы оставить тебя в недоумении. Но так и быть, скажу: это Велокс Третий. Мне чрезвычайно повезло, что внук так похож на своего замечательного дедушку.

— Да уж, это верно. Если тебе когда-нибудь надоест воевать, Торн, обязательно займись разведением лошадей. Однако, поскольку ты все еще воин и у тебя есть такой прекрасный конь, ступай завтра с Иббой. Его конница будет в авангарде.

— Ты не хочешь, чтобы я отправился с юным Фридерихом?

— Он не поедет верхом. Как я приказал, Фридерих и его ругии займутся катапультами — баллистами и onagri[68]. Его люди вот уже много дней подряд собирают валуны и другие снаряды.

— Снаряды для чего, Теодорих? Ты что, хочешь разрушить мост?

— За каким дьяволом мне это делать? Мост мне и самому пригодится.

— Но тогда для чего? Как правильно заметил Фридерих, здесь нет ни одной стены или баррикады, которую надо сломать или разрушить.

— Акх, Торн, представь себе, есть. Ты не узнал их, потому что они не из дерева, камня или железа. Очень надеюсь, что Одоакр и Туфа думают так же, как и ты, — что мне нет необходимости использовать осадные машины. Однако запомни: все, что стоит у меня на пути, я называю препятствием, и собираюсь расстрелять, разрушить или иным образом уничтожить это.

* * *

На рассвете следующего дня я понял, что Теодорих имел в виду: препятствие, которое следовало уничтожить, было из плоти и крови.

На мосту с Теодорихом встретился не Одоакр, а обращенный в римлянина ругий Туфа. После того как они оба соблюли все формальности — Теодорих предъявил свой ультиматум, а Туфа отказался его выполнять, противники провозгласили, что отныне находятся в состоянии войны. Туфа вернулся на свой конец моста. Теодорих остался стоять на месте, вытащил меч и взмахнул им, властно показывая: «Вперед!» Однако Ибба не повел нас, всадников, вперед. Вместо громового топота копыт мы с изумлением услышали за своей спиной оглушительный грохот, затем последовала серия ударов, которые сотрясли землю, потом где-то над головой раздался свист, словно от взмахов множества огромных крыльев. Жемчужный рассвет внезапно стал зловеще-красным от целого каскада огненных метеоров, которые словно рассекали небо, вылетая откуда-то из-за наших спин, и ударяли в землю, рассыпая вокруг себя искры, на другом конце моста.

Эти огненно-рыжие, оставляющие за собой шлейф из искр и дыма предметы, разумеется, не были кометами, прилетевшими с небес. Это были метательные снаряды, выпущенные баллистами и onagri ругиев: валуны, обернутые сухими, пропитанными маслом ветвями кустарника, загорались как раз перед тем, как упасть на землю. Они продолжали взлетать над нами, поскольку люди Фридериха быстро перезаряжали метательные орудия своих осадных машин. Баллиста, обладавшая при выстреле мощью, заключенной в ее крепко скрученных канатах, была способна метнуть камень, вес которого в два раза превышает вес обычного человека, на расстояние в две стадии. Массивный onager, чья мощь заключена в сильно натянутой перекладине, может отправить такой же вес на расстояние в два раза больше. Таким образом, баллисты были нацелены на дальний конец моста и на легионы, выстроившиеся в обе стороны вдоль берега реки. Onagri швыряли свои снаряды дальше, в конницу и пехоту, собравшуюся на очищенном от деревьев участке земли, располагавшемся между речным берегом и опушкой леса.

Я не знаю, бывало ли подобное когда-нибудь раньше: чтобы машины, предназначенные для того, чтобы медленно и целенаправленно разбивать тяжелые укрепления, использовали с целью сокрушать плоть, кости и мышцы живых людей. Однако совершенно ясно, что Одоакр и его войска никак не ожидали столь необычной атаки. Множество людей и лошадей были просто смяты выпущенными валунами, но наиболее сильный ужас нагнал на римлян ливень из метеоритов. Когда снаряды с грохотом попадали в ряды и шеренги легионеров, они разлетались подобно искрам; люди, увертываясь от них, нарушали порядок построения. Когда снаряды попадали в ряды конницы, то она превращалась в беспорядочную массу: люди падали, а испуганные лошади бешено скакали туда-сюда, вырываясь от тех, кто пытался удержать их на месте. Когда валун попадал в склад, загон или свинарник, то содержавшиеся там лошади, овцы и свиньи принимались беспорядочно носиться повсюду, издавая пронзительный визг, блеяние, ржание, отчаянно бодаясь и лягаясь. Когда снаряд попадал в какой-нибудь навес с провизией или снаряжением или в палатку, то от него во все стороны летели искры и валил дым, вызывая еще большую сумятицу. Шатры, рассчитанные на восемь человек, будучи сделаны из кожи, не загорались, но их теперь уже не связанные стенки путались и хлестали по мельтешащим человеческим ногам и копытам коней. Хаос повсюду воцарился такой, что, когда наши лучники добавили к ливню из камней и пламени еще и град из обычных и горящих стрел, рассеянные и деморализованные римские войска уже готовы были в любой момент отступить, не дожидаясь приказа.