– Итак,– резко сказал Моллетт,– что вы имеете?

Палмер посмотрел в глаза репортеру:

– Информацию, которую вы не можете помочь мне развить и дополнить.

– Правильно. Если бы вы первый пришли ко мне, я бы еще мог кое-что сделать. А теперь у меня связаны руки.

– Но не язык,– вставила Вирджиния.– Этика, пожалуй, еще подскажет тебе немедленно бежать назад к твоему первоначальному источнику и сообщить ему, что ЮБТК оказался на высоте.

Моллетт выглядел настолько оскорбленным, насколько может выглядеть человек, с удовольствием жующий кусок политого маслом омара.

– Я – возмущен,– наконец произнес он.– Вы говорили со мной конфиденциально.

– Спасибо,– ответил Палмер. Он заметил, что метрдотель направляется к их столику.– Есть ли какой-нибудь способ привлечь вас на сторону ЮБТК?

– Человека из «Стар»? – спросила Вирджиния тоном глубочайшего удивления.

– Посмотрите на это иначе,– сказал Палмер.– Чем больше мы знаем, тем острее будет борьба и интереснее ваша статья.

– Макиавелли,– произнес Моллетт.– У вас, чикагцев, просто инстинкт убийц.

Метрдотель подошел к столу.

– Мистер Палмер, сэр? – спросил он, не уверенный, кто из мужчин был Палмер.– О да, сэр,– когда Палмер кивнул, и подал ему конверт.

Это был длинный белый конверт без каких-либо отметок на нем, заклеенный крест-накрест скотчем. Палмер перевернул его и увидел, что определить, от кого он пришел и кому предназначен, невозможно. Он вскрыл конверт и обнаружил кусочек плотной белой бумаги с прикрепленным к нему плоским ключиком. На бумаге красным карандашом было написано: «В Олбани 10 дней. Будь моим гостем». Палмер поднял глаза и увидел, что Моллетт и Вирджиния наблюдают за ним. К счастью, он так держал бумагу, что ключа не было видно. Он сунул записку и ключ в карман, не думая, благоразумно это или нет, просто чтобы убрать их с глаз долой. Ничто в записке не указывало ни на отправителя, ни на получателя. Палмер поймал себя на мысли: как бы Мак Бернс работал в разведке? Вероятно, очень неплохо.

Он улыбнулся собеседникам.

– Настоящий инстинкт убийцы,– медленно произнес он,– не имеет географических границ.

– То есть? – спросил Моллетт.

– Происхождение ничего не говорит. В конце концов, Джо Лумис, насколько я помню, из Огайо.

Маленький рот Моллетта чуть-чуть дернулся:

– Угу.

– А Арчи Никос, кажется, из Лондона.

– Гм.

– А Мак Бернс, как мне сказали, является продуктом Бейрута и Голливуда.

– Ух.

– Скажи что-нибудь по-английски, Джордж,– попросила Вирджиния.

Моллетт пожевал и проглотил.

– Единственное, что я могу сказать,– провозгласил он,– так это, каково бы ни было их происхождение, теперь, когда я встретил деревенского увальня из Чикаго, мне их жаль.

В квартире Мака Бернса, стоя у окна, выходящего на Ист Ривер, Палмер раздумывал над тем, что Бернсу нельзя доверять, в сущности, ни в чем и особенно нельзя верить ему, когда он говорит, что пробудет десять дней в Олбани.

Долгой тренировкой приученный проверять факты, Палмер сделал все, что мог, чтобы удостовериться в правильности указанного в записке Бернса десятидневного срока. Помог звонок в контору Бернса. Секретарша ждала его не раньше рождества, до которого было одиннадцать дней. Палмер позвонил также Калхэйну по какому-то незначительному поводу и смог выяснить, что политический деятель не ждет Бернса в Нью-Йорке в течение по меньшей мере десяти дней.

Стоя теперь у окна в гостиной Бернса, наблюдая, как лучи автомобильных фар расплываются вдоль Ист Ривер-драйв сплошным желто-белым потоком на фоке черноты невидимой реки. Палмер размышлял, почему он так легко смог отогнать от себя мысль о возможном предательстве Бернса. Не то чтобы он не принимал в расчет эту мысль, а просто Палмер смог едва заметным усилием отодвинуть ее в своем мозгу на задний план.

В самом деле, думал сейчас Палмер, все, что он делал или собирался делать, кажется, не слишком волнует его. И это не потому, признавался он себе, что владевшее им желание лишало все остальное какого-либо значения. Нет. Перспектива предстоящего вечера не заполняла его напряжением, способным задушить все другие чувства. Короче говоря, как выразилась бы Джерри, он, видимо, очень хладнокровно относился к своей новой роли.

Три легких стука в дверь.

Палмер подошел к двери и приоткрыл ее на несколько сантиметров. Из коридора ему улыбалась Вирджиния Клэри. Он открыл дверь, впустил ее, закрыл дверь и запер. Потом повернулся и посмотрел на нее. Она стояла в полутьме, глаза блестели, на ее высоких скулах – слабый румянец, губы все еще в приветственной улыбке. Палмер знал, что у него на лице была такая же широкая, глуповатая, радостная ухмылка.

– Я бежала,– сказала она.

– Не надо было.

– Надо было. Я даже не покрасила губы.

– Помада почти вся съедена.

– Как всегда к концу дня,– сказала она.

– Выпьем что-нибудь?

– Немедленно.– Она пошла в гостиную. Палмер направился к бару, она остановила его и указала на длинную софу. Он сел и стал смотреть, как она готовит коктейли.

– В ведерке лед,– пробормотала она,– некоторые мужчины думают обо всем.

– Мой отец называл это умением все предусмотреть.

Она принесла стаканы к софе и села около него. Они чокнулись. Комната была освещена маленькой лампой на дальней стене у окна. Идея Палмера: достаточно света для них двоих, недостаточно для любого наблюдающего за окнами с противоположной стороны улицы. Кроме того, само расположение лампы делало наблюдение почти невозможным. Она освещала полупрозрачные шторы, образовывая световой щит между внешним наблюдателем и людьми в комнате.

Хладнокровное рассуждение, отметил он. Откуда такое хладнокровие?

– А как,– спросила Вирджиния,– твой отец назвал бы это?

– Идиотством.

Она кивнула:

– Я присоединяюсь к нему.

– Тогда давай выпьем и уйдем. Я совсем не уверен, что Мак действительно в Олбани.

– Я уверена.

– Почему?

– Я звонила ему в Олбани, как раз перед уходом с работы,– сказала она.– Поскольку у меня была вполне объяснимая причина попытаться встретиться с ним завтра. Он ответил, что вернется только через десять дней. Q.E.D.[19]

– Почему ты проверила его?

– Это казалось разумным.

– Волнуешься?

Она серьезно кивнула: