поверь мне, вряд ли когда-либо прибирали в доме у богатых или прочищали трубы в стояке, куда более образованные граждане кидают все, что в мусорку не помещается.

— Мы хоть работаем. Кто-то вон лишился работы… в кризис-то.

— Ой, — махнул рукой Григорьевич, — в нашей стране уже 2011 лет кризис.

— Прошу тебя, займись делом, — Гульназ выглядывала в коридор. Слесарь принялся копаться в ящике с инструментами. — Видимо, механизм смыва сломался.

— Да, частая напасть, — приговаривал слесарь, соблюдая осторожность и чистоту в выдраенной и благоухающей ванной комнате.

Гульназ пробыла в доме Озеровых сверх оговоренного времени, оттого нервничала и топталась на месте. Не дай бог, ее увидит Владимир Аполлонович.

Туалетных дел мастер ухватился за крышку бачка:

— Гуль, будь другом. Принеси чего-нибудь жажду утолить. С утра во рту ни капли.

— Воды?

— Или чего-нибудь еще…

— Ты вообще-то в завязке, забыл?

— Я не это имел в виду, но спасибо, что напомнила. Мне бы чего-нибудь освежающего и сладенького.

— Сейчас принесу.

Гульназ стала искать, что бы такого принести слесарю. Торопилась, ибо не хотела оставлять его в одиночестве: настроение у него больно бунтовское — как бы чего не выкинул.

— Это для мастера? — вмешалась хозяйка. — Может, чайник поставить?

Она засуетилась вместе с Гульназ, открыв холодильник. На глаза попалась бутылка со сладким холодным чаем, который так любит Даня. Однако его мама считала такой напиток сущей химией, посему под должным предлогом втюхнула бутылку Гульназ.

— Но такие любит Данил, — вспомнила домработница.

— Перебьется, лучше человеку предложи. Сладкое и освежает. Он ведь такое просил? — Гульназ подчинилась. — И стаканчик возьми.

Вернувшись к слесарю, Гуля застала его в неподвижной позе — мужик зачарованно глядел в загадочные глубины унитазного бачка.

— Вот тебе жажду утолить, — произнесла Гульназ и поставила бутылку на ящик. — Чего там интересного?

Михаил Григорьевич жестом остановил домработницу, которая хотела подойти к унитазу. Женщину такой знак насторожил. И неспроста.

Григорьевич выудил из бачка герметично заклеенный прозрачный пакет, взяв его за намокшие уголки. Внутри пакета — тяжелый черный пистолет Макарова. Настоящий, заряженный. Гульназ слегка отстранилась от сантехника, глубоко вдохнула от изумления и, прикрыв рот кулаком, так и не выдохнула, застыв посреди ванной комнаты в такой позе.

Немая сцена как раскатом грома прервалась пролетевшим по коридору Данилом. От неожиданности намокший пакет выскользнул из пальцев Григорьевича. Упакованный пистолет с грохотом рухнул на пол. Гульназ тут же представила реакцию домочадцев и так ужаснулась грядущими последствиями, что вся жизнь пролетела перед глазами. Она мигом скинула свой фартук на оружие, зажмурив глаза. Однако Данил, прошедший мимо, совершенно не заметил суету в туалете.

— Выходи за дверь и стой на стреме, — хладнокровно произнес слесарь, словно готовился обезвредить бомбу. Гульназ, проглотив язык, повиновалась.

Тем временем внизу к спешащему куда-то Дане подошла мама. Сколько б не было Данилу лет, она всегда беспокоилась о сыне.

— Ты куда?

— Встречусь с друзьями из Магнитогорска. По хоккею которые. Помнишь их? — не получив благословения матери, Даня уже вовсю обувался у выхода.

— А ты уроки сделал?

— Мам, ну какие уроки? Я ж в универе.

— Но там ведь тоже есть…

Даня, почти накинув пальто, подошел к маме и чмокнул ее в щечку:

— Не переживай за меня. Я тебя очень люблю. Впереди целые выходные — я все сделаю.

— Я знаю, сынок, — прошептала она. — Передавай всем привет, — парень кивнул и вылетел на улицу. — Только недолго, — произнесла мама, но, видимо, уже самой себе.

***

Найденный пистолет не покидал голову слесаря, отчего хитрый сливной механизм толчка никак не хотел чиниться — пришлось повозиться. На прежнее место смертоносное оружие не вернешь: будет мешаться — и без того в бачке тесновато.

Пробыв в неудобном положении с десяток минут, мастер внезапно почувствовал колкий удар подвалившей усталости: заныла спина, загудели руки, захрустела шея, слегка потемнело в глазах. Еще бы, весь день на корячках: ни продохнуть, ни выпрямиться, ни прилечь, ни пернуть. Нужно срочно перевести дух, а не сгибаться над фарфорофаянсовой скульптурой в три погибели. Слесарь спиной прислонился к стенке, высматривая вентиляцию в потолке, чтобы без палева покурить — это успокаивает.

«Доползу до дома и спать. Так себя насиловать нельзя», — подумал Григорьевич. Его тревожило и то, что в груди снова начались подозрительные покалывания, которые часто перерастали в болезненный неровный стук, словно внутри живет пьяный кузнец, который частенько промахивается по наковальне.

Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, Григорьевич тихо сполз на пол. Тут любопытная Гульназ отворила дверь:

— Чего тут у тебя?

— Отдышаться надо. Ничего такого.

— Ты бледный какой-то.

— Обыкновенный я.

— Вы, мужики, никогда не признаетесь в слабости. Только когда конкретно прихватит, — сказала она, а Григорьевич состряпал недовольную гримасу. — У тебя же сердце? Сколько ты сегодня на ногах?

— Будто тебе есть разница.

— Еще какая.

«Любите вы, бабы, когда плохо, поднасрать в мозги так, чтоб совсем невыносимо стало», — подумал слесарь, поднявшись с пола.

— Закончить надо, — сказал он и достал сигаретку из пачки, отчего глаза Гульназ расширились до размера двух столовых тарелок.

— Миш, ты совсем сбрендил?! Даже не думай, — Гульназ выхватила сигарету прямо из его рта. — Так ты отдышаться собрался?!

— Да никто не учует.

— Любой посторонний запах — вычет из моей зарплаты, — предупредила она. — Ты, честное слово, какой-то странный сегодня. И выглядишь нехорошо.

— Конечно, — взбеленился он. — Я же пью, курю как паровоз, мотор шалит, печень на последнем издыхании, вожусь в грязи целыми днями. Как я еще не подох, не понимаю?!

— Я совсем не то хотела сказать.

«Если он тут задумает крякнуть, — подумала Гульназ, — меня точно попросят».

— Все вы так думаете. Иди за дверь, а то твой холеный шеф придет и захочет свой пестик проверить.

— Типун тебе на язык!

— Отличное оружие, кстати, — не затыкался Григорьевич. — Твой хозяин, видимо, не прочь пострелять.

— Он начнет палить по людям, если узнает, — нагнетала Гульназ.

— Сейчас все починим и вернем его на место.

— Хватит лясы точить. А то как текло, так и течет.

— Просто я неравнодушен к таким штукам. Ты не поверишь, но я же в прошлом серьезно охотой увлекался. А в детстве стрелковую секцию посещал.

— Ты с ружьем — не поверю никогда, — сложила руки на груди Гульназ. — У тебя с гаечным ключом-то руки вон трясутся.

— Ну это сейчас, а вот тогда-а… Зря ты так. У меня вообще-то разряд имеется.

— Ладно, стрелок, я верю тебе. Хлебни чаю и успокойся.

— Смотри мне, — подмигнул он, и Гуля снова вышла в коридор.

То ли в сердце, то ли в душу мужику воткнули кол и крутили его, предварительно обезболив, — фантомный дискомфорт