Эстель Оскора

Герцог объявился неожиданно, и я не успела придать лицу тщательно отрепетированное выражение доброжелательного равнодушия. Мои губы сами собой расплылись в дурацкую, счастливую улыбку, которую герцог, к счастью, не заметил, так как весь был в предстоящей беседе с нагрянувшими арцийцами, для участия в которой я ему и потребовалась. В качестве вдовствующей королевы Таяны, разумеется. Мне было велено одеться пороскошнее и ждать. Первое было сделать не так уж трудно — Аррой в припадке то ли гостеприимства, то ли сочувствия, а вернее всего, желания избавиться от ненужных ему тряпок, буквально завалил меня маринерскими трофеями. Я могла менять платья каждый час, и прошел бы год, если не два, прежде чем мне пришлось бы повториться.

Не могу сказать, что мне совсем не нравилось крутиться перед зеркалом, ведь я была не только чудовищем, но и женщиной. Конечно, ни в какое сравнение с эльфийскими красавицами я не шла, да и доставшийся мне бархат и шелк рядом с переливчатыми тончайшими тканями Дивного Народа казался не более чем дерюгой, но по человечьим меркам все было даже слишком хорошо. Если не считать, что герцогу не было никакого дела ни до моих платьев, ни до меня. И все равно это было хоть какое-то развлечение и способ удовлетворить неуемную доброжелательность трех или четырех приставленных ко мне расфуфыренных матрон. Уж не знаю, откуда в суровой Идаконе появились такие дамы, видимо, беспутный племянничек Рене в бытность свою герцогом старался следовать арцийским привычкам и выписал из Мунта камеристок и портних.

Мне было ужасно стыдно, но я их все время расстраивала, так как не желала объедаться сластями, слушать всякие глупости, а когда наконец занялась делом — то есть своими туалетами, напрочь отказалась от бантов и оборок, чем, на их взгляд, вконец себя изуродовала. Ну и пусть, я и до Убежища подозревала, что чем меньше всего накручено, тем лучше, а после общения с Клэром окончательно в этом убедилась. Готовясь к встрече хоть и с паршивым, но императором, я сумела за себя постоять и отбила-таки право надеть черное атласное платье, лишенное всяческих выкрутасов. Уж не знаю почему, но черный цвет мне казался вполне приличествующим случаю, так как не прошло и года, как я потеряла сначала возлюбленного, а потом и мужа. Про мои отношения с Астени никто не знал, да это никого и не касалось, кроме меня, хотя, перебирая платья, в первую очередь я вспоминала именно о нем. Уж не знаю почему — черное в Арции никогда не было знаком траура, скорее наоборот.

Рене вернулся очень быстро — я едва успела управиться — и, оглядев меня критическим взглядом, велел снять вуаль, с великим тщанием прилаженную к моим отросшим за зиму до плеч волосам старшей камеристкой.

— В Таяне вдовы распускают волосы, и вообще так лучше, — уверенно заявил герцог и, взяв меня за руку, потащил за собой. Как выяснилось, в сокровищницу, во всяком случае, эта заставленная сундуками и шкатулками комната без окон показалась мне именно таковой. Решительно, пиратская юность не прошла для властелина Эланда даром — в драгоценностях он разбирался прекрасно. Мне был вручен пояс из серебряных колец, усыпанных мелкими черными алмазами, и огромной камень на тончайшей цепочке, в бездонной черной глубине которого билась и дрожала искра света. Подумав еще немного, герцог достал диадему и водрузил мне на голову.

— Теперь эти павианы поймут, что ты и вправду королева. Насколько мне известно, они ценят людей исключительно по висящим на них побрякушкам. — Он засмеялся и сделал мне большие глаза. — Пойдем, послушаем, что скажет Их Заячье Величество.

— Заячье? — растерялась я.

— Ну, мышиное, если хочешь. Как еще назвать правителя, удирающего со всех ног, чуть только появились враги?

— Враги? — нет, в присутствии Рене я решительно тупела.

— Годой, — бросил герцог — и я была ему страшно благодарна за то, что он не сказал «твой отец». — Он раздумал воевать с нами и для начала собрался захватить Арцию. Базилек же с Бернаром решили этого не дожидаться и, проиграв первую же битву, удрали, прихватив с собой все, что смогли. Не смотри на меня так, я не ясновидящий, но капитан корабля, который привез всю эту свору, — мой старый друг. Он прислал мне записку. Герар, кстати, все равно собирался в Эланд, но по другой причине — бедняга умеет воевать только на море и только когда уверен в тех, кто прикрывает спину. В Арции такое, как я понял, не принято… Хорошие мастера в Атэве, — Рене круто повернул разговор, — но вечно все портят своей дурацкой эмалью, — он придирчиво рассматривал то ли чрезмерно облегченный меч, то ли излишне тяжелую шпагу, — придется надеть, нужно как следует поразить этих уродов. Так с ними легче разговаривать, да и прознатчикам Годоя, буде такие имеются, нужно пыль в глаза пустить. — Рене решительно прицепил сверкающее алым и золотым оружие к поясу. — Ну, пора, они уже достаточно извелись.

И мы пошли. От Герцогского Замка к Башне Альбатроса вел специальный ход, так что карабкаться по ступенькам, как это делали арцийцы, нам не пришлось. Мы вышли у подножия Башни со стороны города и быстро скользнули в потайную дверь, где нас уже ждали маринеры, Шандер со своими красавцами и сын Рене, совершенно на него не похожий. Я вновь и вновь дивилась странному сходству эландского герцога и правителя Лебедей, в то время как в собственной семье герцог казался подменышем, что особенно бросалось в глаза в портретной галерее. Зато Рене-младший, высокий, темноволосый, жизнерадостный, был истинным внуком своего деда и племянником покойных дядьев. Отца он обожал и без звука согласился в затеянном им представлении сыграть роль моего кавалера.

Мы быстро миновали первый этаж знаменитой Башни. Я давно хотела туда попасть, но сейчас было не до того, чтоб глазеть по сторонам. Я не могла оторвать взгляда от белой гривы идущего впереди Рене. Рядом с ним выступал Максимилиан, но до него мне не было никакого дела. Сзади слышалась решительная поступь маринеров, с которыми я находилась в той стадии отношений, когда незнакомая толпа начинает распадаться на отдельные лица. Я уже довольно лихо отличала Ягоба Лагара от Гарда или Рауля, хотя проще всего было со старым Эриком, которого я полюбила с первого взгляда, да и он, как ни странно, отнесся ко мне с симпатией. Теперь старый маринер шел рядом со мной и след в след за Максимилианом, что, видимо, должно было означать единство эландских традиций и церковных канонов. Вообще-то я подозревала, что эти двое терпят друг друга с трудом, но и моряк, и клирик думали в первую очередь о деле. Оставалось только гадать, как они будут выяснять свои отношения, когда война останется позади. Если, конечно, останется, кому и что выяснять.

Мы вышли из полумрака башни на залитую ярким весенним светом площадку, и я чуть не ослепла. Глаза эландцев, видимо, обладают тем же свойством, что и глаза орлов, они могут смотреть на солнце. Рене-маленький, хоть он и был заметно выше своего отца, даже не подумал сбавить шаг. Он решительно проводил меня до предназначенного мне седалища из — бывают же совпадения — белого корбутского дубца, в изобилии произраставшего в горной Тарске. Я уселась с самым надменным видом. Рене я видеть не могла — его высокое кресло, более напоминающее трон, стояло посредине площадки позади моего, зато гостей мне было видно прекрасно.