Если Подушин не был из стрельцов и если соумышленники не принадлежали к толку старообрядцев, трудно изъяснить отчаянное сумасбродство. С тех пор Тара с своим околотком, по примеру Охотска, населялась разными людьми, посыланными на жительство, с отводом им мест под селитьбу и 2-летнею льготою от податей.

5. Болезни.

Оспа в 1731 г. свирепствовала среди так называемых енисейских остяков. По Описанию народов, волости: Касимовская, Инбацкая и Пумпокольская чуть не дотла вымерли. Прежде того то же поветрие разнеслось от Анадырска, и Провидению благоугодно было предохранить на сей раз камчадалов от опустошения. Мы не упоминаем о кори, также периодически являвшейся среди инородцев без дальней смертности: но со слов летописца Новицкого говорим, что сифилистическая проказа (Elephantiasis) еще во время проповеди Филофеевой свирепствовала, как и ныне, среди остятского племени и, обезображивая лицо, разливала гниение по всему телу; что остяки казались равнодушными к болезни и не употребляли никаких лекарств. По привычке ли к недугу или по недавности его остяки были равнодушны к принесенному яду, — Новицкий не изъяснился; только не странно ли слышать от медика Белявского, ездившего в Обдорск, что проказа в этот край занесена в 1816 и 1817 годах? В Камчатке появилась любострастная болезнь с прибытием русских, и можно сказать, что со времени Колумбова вывоза она обтекла кругом света в два столетия.

Нет сомнения, что местным начальствам: тобольскому, енисейскому и иркутскому давно было известно болезненное состояние северных ясачных, но не было средств помогать им, без аптек и лекарей. Бухгольц в свое время из Ямышева жаловался, что кн. Гагарин не снабдил его ни аптекою, ни лекарем, но где взять тогдашнему сибирскому губернатору то и другое, когда домашний его лекарь, вероятно, выписывал лекарства из московских зелейных лавок и новооткрытых польских аптек[243]. Первая аптека и первые лекари появились в Сибири с Лихаревым, потом с Измайловым и Берингом. Полковые лекари из иноземцев начали приезжать с 1725 года, т. е. по введении полков, да и те после отказывались от Сибири по малости жалованья, которое в январе 1733 г. Сенат нашел в необходимости увеличить до 160 вместо 120 р.

По словам Гмелина, здоровье городских жителей повсеместно в Сибири страдало от любострастной болезни, при невоздержании и нелечении очевидно усиливавшейся, так что на лицах целых семей вырезывалась печать недуга.

6. Притеснения.

Верноподданническое состояние ясачных так же было некрасно, как и физическое, наравне с состоянием сибиряков русских. Правительство от времени до времени гремело прещениями против неправд и притеснений, но дела шли вдали своим чередом. В 1729 г. (8 ноября) приказывалось иркутскому вице-губернатору не делать прицепок к ясачным, не завлекать их в суды, исключая одних уголовных дел. В 1733 году, как мы слышали, провозглашен указ насчет притеснений, наносимых ясачным, рассеянным по пространству Якутского и Камчатского ведомств. В чем же состояли притеснения? В тройном ясаке, вместо одного установленного, в порабощении жен и детей ясачных за мелочные долги или за нехотение креститься. Камчадалы и другие безгласные инородцы доведены были застращиваниями, по словам Сборника, до такой крайности, что сами родители продавали казакам и промышленникам своих ребят по рублю и по полтине. Помянутым указом восстановлялись: законность, право собственности, освобождение от рабства кабального или покупного, и силою того же узаконения виноватые призывались, до приезда еще Мерлина и Павлуцкого, заявлять на себя свои вины. После толиких неправд мудрено ли, что с плеч иркутского правителя, знавшего, если не участвовавшего, свалилась в 1736 г. голова. Подозрение правительства простиралось и на корыстолюбие сибирских священнослужителей; им запрещено было ездить к новокрещеным, и тогда как в 1735 г. отменялось это запрещение, вместе поведено наблюдать за ними, чтобы под видом духовных треб не производили они торговли.

7. Воеводы.

Правительство, имев в руках, конечно, более данных, чем поздняя история, наконец в 1739 г. (15 января) во всенародное услышание говорит: можно ли ожидать доброго порядка в правлении Сибири от таких воевод, какие там ныне и прежде были — от воевод, вышедших из тамошних казаков, или посадских, или безграмотных даточных крестьян, до обер-офицерского чина дослужившихся, и даже из холопов, бывших под наказаниями? Не толпа ли это промышленников была, можно спросить именем истории, промышленников под чиновною фирмою? Вот под какими покровителями Сибирь проходила свое житье-бытье!

8. Правители.

Но лучше ли стало в Сибири после обещанного определения воевод из дворянства, с достаточным состоянием и с испытанною честностию? История, по своему сану не торопясь ответом, выставляет наперед имена правителей. После кн. Черкасского[244], образованного и слишком скромного для места многодельного, после преемника его кн. Долгорукого, деятельного и праводушного, следовали правители: Плещеев, Бутурлин и Шипов[245], ничем себя не ознаменовавшие, кроме земляного вала со рвом, при Плещееве проведенном между верхним городом и кладбищем. Что касается до производства дел по губернии, заправляли ими при Плещееве, как свидетельствует Гмелин, и после Плещеева двое секретарей, созданных при кн. Долгорукове. Если взглянуть равномерно на иркутских отдельных правителей, называвшихся вице-губернаторами, можно бы из числа их покуситься отличить Л. Ланга, служившего в Пекине агентом и неоднократно туда ездившего, но чем он заметил себя в должности вице-губернатора? Одними представлениями Сенату (1 февраля 1740 г.), именно: чтобы определить при нем какого-то иностранца для введения по губернии хозяйства, чтобы по деревням губернии не торговать ни приезжим, ни туземным купцам мягкою рухлядью, чтобы лучшую рухлядь, в городах случающуюся, скупать в казну, чтобы бурятам, располагающимся приняться за пашню, не покидать и звериных промыслов, чтобы с пограничным китайским начальством списываться из Иркутска, а не из Тобольска, вопреки последнему трактату, и т. п. Все это показывает одно бесплодное умничанье в случаях, которые определены законами или в которых от бесполезных затей испровергался бы установленный порядок. Дополним обрисовку Ланга из Иркутской Летописи, которая сказывает, что он скоро попался в руки секретаря Березовского и товарищей, что надобно было покупать удовлетворение, что расплодились воровства, что казенные подряды заключались высокими ценами, что бурятам, безнаказанно упражнявшимся в воровстве, отданы лучшие пастбища. И Ланг управлял губернией одиннадцать лет, даже в царствование Елисаветы! Такова была в то время доверенность к людям, умевшим не говорить по-русски или очень плохо![246] Но да убедятся власти, от подножия Всемилостивейших Помазанников России присылаемые, что Сибирь не пустыня безгласная, что есть в ней утесы, пустынными лесами отененные, от которых откликаются слова и дела, есть скромные летописи о правдах и неправдах. Нет мнения общественного, но растет история.