Нужно было возобновлять заседание. Перерыв в работе был объявлен до часа дня. Если судья явится на четверть часа позже, ничего страшного не будет, но задерживаться дольше я не хотел.

По дороге я прокручивал в голове запись и обдумывал рассказ Карен. В определенном смысле ее исповедь – как и возможная связь Джастины с преступниками – никак не меняла положения, в котором мы оказались. То, что Эмму держат у себя какие-то негодяи, то, что у них бороды и акцент, мы знали и без нее. Карен лишь добавила несколько деталей, например что акцент был, скорее всего, турецкий.

К тому же мы получили еще одно доказательство того, что похитители хорошо подготовились и действуют организованно и эффективно. Достаточно было посмотреть, как они двигаются: каждое действие выверено, ничего лишнего.

А еще эти черные глаза. Люди с такими глазами вполне могли выстрелить Герберту Трифту сначала в спину, а потом в голову, изуродовать труп и прислать мне по почте палец. Люди с такими глазами могли сделать все самое страшное, что было доступно моему воображению, и гораздо страшнее.

Я поставил себя на место Карен и представил, как эти сволочи с акульими глазами входят ко мне в дом и приказывают похитить племянника с племянницей, в противном случае угрожая убить сестру. Как бы я поступил в подобной ситуации?

Вполне возможно, точно так же, как она. Скорее всего, сказал бы родителям. Нет, наверняка бы сказал. Самым эгоистичным образом решил бы как можно быстрее избавиться от груза этой тайны.

Иными словами, Карен просто сделала то же, что и я – или другой здравомыслящий человек, – будь у меня только два варианта: один ужасный, второй еще хуже. Игнорировать их требования не представлялось возможным. Такие люди, отдавая приказы, требуют абсолютного подчинения.

Но больше всего в преступниках на записи меня поразило другое. Они не испытывали никаких эмоций по поводу того, что делали. Они могли вытаскивать из той машины все, что угодно, – груз кирпичей, партию украденных компьютеров, двух маленьких детей. Они не видели разницы. Они были профессионалами и просто делали свою работу.

В связи с этим вновь возникал вопрос, на который и сейчас, после трех недель страшных испытаний, у меня не было ответа: на кого они работают?

Не знаю почему, но я сомневался, что это Джастина. Да, с помощью нее можно было к нам подобраться. Не исключено, что она знала братьев, еще когда жила в Турции. Но за этим обязательно должен стоять и кто-то еще. Ее родители? Я их никогда не видел. Она рассказывала, что ее отец преподает в университете? Или это всего лишь легенда? Могли они на самом деле быть как-то причастны к организованной преступности?

Но потом мне вспомнился голос, который я услышал в первый вечер, когда он сказал, что дети у него, и потребовал следовать его инструкциям. Его намеренно приглушили, но даже сквозь фильтры было слышно, что это не турок. Со мной говорил американец.

Именно он отдавал распоряжения Алекси, Борису, Джастине и всем остальным. И мы до сих пор понятия не имели ни кто он, ни чего хочет добиться, пытаясь повлиять на исход дела.

В 13.08 я припарковался на стоянке за зданием суда. Бена Гарднера у служебного входа не было, поэтому я, проходя через рамку металлодетектора, кивнул другому охраннику. Потом направился к лифту (совершенно пустому) и поднялся на четвертый этаж (тоже пустой). По всей видимости, те, кого еще интересовал исход этого дела, собрались в двух залах суда и ждали меня.

Я размашистым шагом направился в свой кабинет, но в приемной меня окликнула миссис Смит.

– Мистер Сэмпсон!

– Здравствуйте, миссис Смит, – бросил я на ходу.

Но вынужден был остановиться, когда она сказала:

– Прошу прощения за беспокойство, но тут для вас кое-что принесли. Мне показалось, это важно.

Она встала и протянула мне коричневый конверт. Я прищурился, пытаясь понять, от кого он, и увидел до боли знакомые печатные буквы:

СУДЬЕ СКОТТУ СЭМПСОНУ

СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО, ЛИЧНО В РУКИ.

ОТКРЫТЬ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО.

– Спасибо, – выдавил из себя я.

Конверт был закрыт, но не запечатан, клапан удерживала лишь металлическая скрепка. Сняв ее, я вытащил тонкую пачку бумаг, к которой прилагалась короткая записка:

В ПОНЕДЕЛЬНИК С УТРА ПЕРВЫМ ДЕЛОМ ОТПРАВИШЬ ЭТО В СЕКРЕТАРИАТ СУДА. КАК ТОЛЬКО ДОКУМЕНТ ПРОЙДЕТ РЕГИСТРАЦИЮ, ТВОЯ ДОЧЬ БУДЕТ ДОСТАВЛЕНА ЦЕЛОЙ И НЕВРЕДИМОЙ В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО. ПОДРОБНОСТИ СООБЩИМ ПОЗЖЕ.

Я приподнял приклеенную к первой странице записку и посмотрел на документ. Это был написанный за меня вердикт. Бегло пробежав документ глазами, я обнаружил, что он грамотно составлен: его явно готовил человек с юридическим образованием и знакомый с материалами дела. Сначала были перечислены установленные фактические обстоятельства, потом следовало решение в пользу «АпотеГен».

Вот оно что. Значит, это все-таки было затеяно ради победы «АпотеГен». Но что-то не сходилось. Если за этим с самого начала стоял Барнаби Робертс или другой представитель «АпотеГен», зачем было принуждать меня выносить предварительный судебный запрет? Адвокатам было куда легче подать ходатайство об отклонении иска, чтобы я под давлением его удовлетворил. Кошмар закончился бы через несколько дней, акционеры «АпотеГен» не потерпели бы миллиардных убытков, а его президент избежал бы геморроя продолжительностью чуть ли не в месяц.

Я заглянул на последнюю страницу. Там не хватало только моей подписи.

– Когда принесли конверт? – спросил я.

– Кто-то подсунул его под дверь во время обеденного перерыва, – ответила миссис Смит.

– Вот как?

Я слегка улыбнулся – в первый раз за месяц по-настоящему, искренне. Это был невероятный сдвиг.

Я чувствовал себя так, будто пытался догнать лидера марафонской гонки на двадцать пять миль, но все время отставал от него буквально на несколько шагов. А потом парень, за которым я гнался, вдруг наступил на шнурки своих кроссовок и зарылся носом в асфальт.

Наконец похитители совершили свой первый промах.

Две камеры видеонаблюдения, установленные у входа в мой офис, были замаскированы под светильники по обе стороны от двери, и до настоящего момента я задавался вопросом, так уж ли эффективен этот камуфляж.

Но теперь я мог со всей ответственностью заявить, что свое дело он сделал. Ведь кто бы ни подсунул под дверь этот конверт, он либо не заметил их, либо упустил из виду возможность, что там могут скрываться камеры.

Изображение с объективов передавалось на компьютер моего референта. Запись хранилась на жестком диске какое-то время, а потом стиралась. Может, через неделю, может, через месяц, но уж точно не раньше, чем через час.

Чтобы увидеть, кто принес конверт, мне оставалось лишь попросить Джереми запустить нужную программу. Из всего персонала он единственный умел ею пользоваться. В принципе, я бы мог справиться и сам, но, к сожалению, не знал пароля.