Кейт совсем потеряла ориентацию – отчасти потому, что ее внутренние часы все еще шли по Хьюстону. Все случилось так быстро. В Каир прилетели в воскресенье, в понедельник встретились с Сети Абдаллой, во вторник утром поехали к пирамидам, а вечером – в мединститут, где Макс с доктором Махмудом Хамидом сделали еще одну томограмму, в этот раз – безголового врача из Египетского музея. Раз они встречаются с Сети в музее, значит, уже среда.

Зима – туристический сезон, когда днем в Каире температура редко поднимается выше семидесяти пяти-восьмидесяти градусов по Фаренгейту[71], так что у входа в это большое желтое здание им встретились многочисленные толпы туристов. Войдя, они сразу же столкнулись с лежащим Анубисом – именно его первым увидел и Говард Картер, когда вскрыл гробницу Тутанхамона: Анубис все еще сторожил. Рядом стоял их знакомый из Каирского университета, в твидовой норфолкской куртке он совсем не был похож на своих древних предков. «Значит, британский акцент», – подумала Кейт, но его английский напоминал больше о Сорбонне, нежели об Оксфорде. А его мать, как он выразился, была форс-мажором[72]в организации, работающей с историей античного Египта.

– Хорошо отдохнули? – заботливо поинтересовался Сети. Кейт с Максом кивнули и улыбнулись. – А пирамиды? Гид вам понравился?

Кейт снова уклончиво кивнула, так как не хотела показаться неблагодарной, – ведь это Сети организовал для них тур. Проблема была в людях. Их целых пятнадцать миллионов. Толпы людей, а город разрастается, посягая на песчаный откос, как пришелец из космоса. Но самое главное – потомки египтян, живших двадцать пять столетий назад, даже раньше, чем родилась Ташат, показались ей на удивление незначительными, и с каждым днем Кейт становилось все сложнее сдерживать нетерпение, заставлявшее ее чувствовать себя неуютно.

Они последовали за Сети вверх по лестнице, и оказались в зале, где выставлялись шедевры поменьше – в том числе фигурка молодой нубийки с глиняным кувшином на бедре, которую очень любила Кейт. Потом через дверь с надписью «служебное помещение» они прошли в слабо освещенный коридор, где пахло, как в XIX веке. По этому узкому коридору они гуськом направились к двери, от которой начали отклеиваться буквы. Если не обращать внимания на флуоресцентные лампы на потолке, лаборатория, в которой работали над сохранением мумий, тоже дышала стариной – от темного дерева мебели до ряда стенных шкафов со стеклянными дверцами. В центре комнаты лежала мумия – тот древний врач, на которого они пришли посмотреть. Рядом с ним стояли двое мужчин в белых халатах и масках.

– Входите, входите, – пригласил их Нашри Искандер, опустил маску под подбородок и протянул руку. Из-за его коротко стриженных светлых волос и бронзового загара все остальные по сравнению с ним казались бледными – даже мужчина, стоявший рядом.

Это и был Хосни Набил, главный хранитель музея. Седина у Набила только начала появляться, но по осанке казалось, что он всю жизнь провел, склонившись над каким-нибудь желтым папирусом, и Кейт из-за его возраста встревожилась. Он хоть знает о последних достижениях в области сохранения текстиля и бумаги? Пока Сети представлял всех друг другу, подошел еще один мужчина; оказалось, что он фотограф.

– Мы готовы начинать, – сообщил Искандер, застав Кейт врасплох, – но сначала, возможно, вы захотите узнать, как он к нам попал. – Нашри показал на стол в другом конце комнаты, привлекая их внимание к гробу, совсем не похожему на гроб Ташат. Голова по форме напоминала немеc – головной убор из ткани, который в Египте носили мужчины, – глаза были обведены черным, зрачки тоже черные и круглые, из-за чего казалось, что глаза широко раскрыты. Помимо этого, ниже по центру тянулась лишь красная лента, которую пересекали еще четыре ленты того же цвета, но Кейт все равно очень захотелось потрогать изгибы атласно-гладкого дерева, прикоснуться к такому искусному творению. Это был очередной парадокс, поскольку качество дерева выдавало богатого владельца с хорошим положением, но отсутствие украшений или позолоты говорило о том, что умерший не был важным лицом. Даже в надписи не значились ни его профессия, ни происхождение. Но Кейт с Максом поняли. Суну.

Известно было лишь то, что возраст тела совпадал по диапазону с головой, найденной между ног Ташат. Теперь он снова выйдет на свет, а вместе с этим, как надеялась Кейт, станет ясно, что с ним случилось. И с Ташат – тоже.

Она взглянула на Макса и заметила, что тот уставился на гроб с лентами; он был настолько неподвижен, что, казалось, перестал дышать. На секунду она перепугалась, представив, что это какой-то другой человек, но тут Макс поднял глаза и задумчиво ей улыбнулся.

Сама мумия была обернута просто, как и те, что были вскрыты группой ученых в Манчестере, только на то место, где у человека сердце, был пришит голубой фаянсовый амулет.

Искандер показал на него:

– Это Тот, бог мудрости. Надпись сзади гласит: «Я держу в руке изваяние Тота, сделанное из тжехнет[73], чтобы не умереть второй раз». Тжехнет означает «сияющий», или «божественный свет». Так наши предки именовали материал, который мы называем фаянсом. Конечно, это совсем не настоящий фаянс, в нем нет глины, зато есть перетертый кварц, поташ и известь, плюс соли меди или кобальта, придающие цвет. Думаю, нетрудно поверить в волшебство, когда, разогрев такие однообразные тусклые вещества, получаешь ярко-синий или зеленый, цвета неба и растений, дававших египтянам пропитание.

Искандер встал во главе стола, чтобы сделать первые разрезы ножницами, и Кейт чуть не крикнула, чтобы он остановился. В тишине слышалось мурлыканье маленького моторчика, Кейт поняла, что это фотоаппарат, и ей стало полегче. По крайней мере, они догадались все зафиксировать. Она наблюдала за тем, как рука Искандера в перчатке снимает обмотку, слой за слоем, делая совсем небольшие надрезы, пока он не дошел до ткани, пропитанной смолой, чтобы не проникала влага, насекомые и песок. Потом он отошел на минуту, чтобы предоставить обзор фотографу, и взял маленькое долото с деревянным молотком. Потом – миниатюрный лобзик; Кейт содрогалась всякий раз, когда Искандер вонзал инструмент, боясь, что он может прорезать больше, чем необходимо. Затем, после нескольких движений ножницами, он поднял маленький кусочек и положил его на подготовленный стерильный бинт, взял фонарь, который ему подал Набил, наклонился и посмотрел в полученное отверстие.

– Ага, – буркнул он. – Возможно, его даже не придется увеличивать. По крайней мере, стоит попытаться так. – Он прервал работу, чтобы фотограф смог снять с более удобного угла, а потом длинным тонким пинцетом ухватил завернутый в ткань предмет, который Макс с доктором Хамидом обнаружили при сканировании, и потянул его, пока не встретил сопротивление. Тянул он аккуратно, проверяя, на прилип ли сверток к чему-нибудь, и не нашел ли на какое препятствие, затем попросил еще один инструмент, длинный и тонкий, но с тупым концом. Пока он ощупывал участок вокруг свертка, пытаясь высвободить его, меняя с помощью пинцета натяжение ткани, Кейт просунула руку Максу под локоть, потом опустилась ниже, и взяла его за руку – ладонь была влажной, как и у нее. Такой вот крутой беспристрастный врач, подумала она, прижимая к себе его руку. Макс сжал ее пальцы, но ничего не сказал. Сети тоже.