– Ясно. Ничего страшного. – Леклерк говорил так, будто ему все было совершенно безразлично.

Эвери не знал, что еще добавить; ничего не приходило в голову. Тем не менее ему отчаянно хотелось продолжить разговор с Леклерком. Он должен был рассказать ему о презрительном отношении к себе Сазерленда и о паспорте, который оказался никуда не годным.

– Люди здесь… Те, с кем я веду переговоры. Они очень озабочены по поводу всей этой сделки.

Эвери ждал ответа. Ему хотелось назвать Леклерка по имени или использовать какое-то обращение, но он не знал какое. «Мистер» в департаменте не употреблялось вообще; старшие офицеры обращались друг к другу по фамилиям, а к младшему персоналу по именам. Не существовало узаконенной формы обращения к начальству. И потому он просто спросил:

– Вы слушаете?

И Леклерк ответил:

– Конечно, я вас слушаю. Кто именно озабочен? Что пошло не так?

Эвери подумал: я мог бы называть его директором, но, наверное, это будет небезопасно.

– Здешний представитель, человек, который блюдет здесь наши интересы… Он кое-что узнал о нашей сделке. Просто догадался.

– Вы внушили ему, что все строго конфиденциально?

– Да, само собой.

Как же еще ему объяснить проблему, возникшую с Сазерлендом?

– Хорошо. Нам совсем не нужны проблемы с МИДом. Особенно сейчас, – с напором в голосе продолжал Леклерк. – У нас тут все развивается очень хорошо, Джон, просто великолепно. Когда вы возвращаетесь?

– Мне нужно разобраться с… С доставкой домой нашего друга. Слишком много формальностей. Это не так просто, как можно было подумать.

– Когда же вы закончите?

– Завтра.

– Я пришлю за вами машину в Хитроу. За последние несколько часов очень многое произошло. Я имею в виду перемены к лучшему. Вы нам очень нужны, – добавил Леклерк, чтобы приободрить его. – И вы молодец, Джон. Прекрасная работа.

– Спасибо.

Эвери ожидал, что проспит эту ночь как убитый – настолько он устал, но уже буквально через час проснулся в тревоге и волнении. Он посмотрел на часы: десять минут второго. Встав с постели, подошел к окну и оглядел покрытый снегом пейзаж, рассеченный темной линией дороги, которая вела в аэропорт. Ему даже показалось, что он сумел различить тот взгорок, на котором погиб Тейлор.

Ему было одиноко и страшно. В его сознании возникала мешанина из различных образов и звуков. Жуткое лицо Тейлора, которого он так и не увидел, совершенно обескровленное, но с широко открытыми глазами, словно желавшими передать некое важное открытие; голос Леклерка, полный наигранного оптимизма; фигура толстого полицейского, смотревшего на него с завистью и вожделением, как на предмет роскоши, который он хотел бы купить, но не мог себе позволить. Эвери понял, что не принадлежит к числу тех, кто легко переносит одиночество. Наедине с собой он чувствовал тоску, становился сентиментальным. Впервые с того времени, как покинул дом, он обнаружил, что думает о Сэре и Энтони. Слезы неожиданно навернулись на его усталые глаза, когда он вспомнил о сынишке с его очками в металлической оправе, напоминавшими маленькие кандалы. Ему захотелось услышать его голос, ему нужны были Сэра и знакомая домашняя обстановка. Возможно, он мог даже сейчас позвонить в свою квартиру, поговорить с ее матерью, поинтересоваться ее самочувствием. Но что, если она заболела серьезно? Нет, хватит с него на сегодня боли; он отдал слишком много сил и натерпелся страха. Если честно, то он пережил настоящий кошмар. Никто не вправе был ожидать от него звонка в такое время. И он вернулся в постель.

Но как он ни старался, заснуть не мог. Его веки горели и стали невероятно тяжелыми, а все тело будто налилось свинцовой усталостью, но сон упорно не приходил. Поднявшийся снаружи ветер дребезжал в сдвоенных оконных рамах. Его бросало то в жар, то в холод. На какое-то время он все же задремал, но лишь для того, чтобы резко очнуться от звуков плача. Они могли доноситься из соседнего номера, или это мог плакать Энтони, а возможно, – он не мог быть в этом уверен, потому что толком не расслышал, – это рыдал механизм внутри куклы, которую держала та девочка.

И однажды, совсем уже под утро, он услышал шаги прямо за дверью своего номера. Не воображаемые, а вполне реальные, как будто кто-то переступил с ноги на ногу. Он лежал охваченный страхом, в ожидании, что ручка двери повернется или что к нему постучатся люди, посланные инспектором Пеерсеном. Напрягая слух, он готов был поклясться, что улавливает в коридоре шорохи одежды и сдержанное дыхание, похожее на негромкие вздохи. Но потом все затихло. Он еще долго вслушивался, но больше ничего не услышал.

Включив свет, Эвери подошел к креслу и стал ощупывать карманы пиджака в поисках авторучки. Но вспомнил, что она осталась на раковине. Потом он достал из портфеля кожаную папку, подаренную Сэрой.

Устроившись за шатким столом у окна, он принялся писать любовное письмо девушке. Он не знал наверняка, какой именно. Но скорее всего это была Кэрол. А когда утро все-таки наступило, он уничтожил написанное, порвав листок на мелкие клочки и спустив в унитаз. И как раз в этот момент его взгляд случайно наткнулся на что-то белое на полу ванной. Это была фотография дочки Тейлора, державшей все ту же куклу. На ней были очки, похожие на те, что носил Энтони. Вероятно, снимок лежал среди писем. Эвери хотел было уничтожить и его тоже, но почему-то не смог и сунул в карман.

9

Возвращение

Как и ожидал Эвери, Леклерк приехал встречать его в Хитроу лично и стоял в толпе, постоянно приподнимаясь на цыпочки, чтобы вглядеться в поток пассажиров поверх голов других встречающих. Ему каким-то образом удалось пройти таможенную зону – вероятно, министерство помогло, – и, как только он заметил Эвери, Леклерк прошествовал в зал прилета и вывел его за собой с таким важным видом, словно привык пренебрегать всеми формальностями. «Вот она – наша жизнь, – подумал Эвери. – Аэропорты, различающиеся только названиями, поспешные встречи и проводы; мы живем, словно отгороженные от мира стеной, как черные монахи[32]из темного монастыря в Ламбете». Он смертельно устал. Ему хотелось к Сэре. Ему нужно было извиниться перед ней, как-то загладить свою вину, найти другую работу, начать все с нуля, больше времени проводить с Энтони. Среди его чувств сейчас преобладал стыд.

– Мне нужно срочно позвонить по телефону. Сэра неважно себя чувствовала, когда я уезжал.

– Позвоните из конторы, – сказал Леклерк. – Не возражаете? Просто у меня назначена встреча с Холдейном буквально через час.

Эвери показалось, что в голосе Леклерка прозвучала нотка фальши. Он покосился на него с подозрением, но босс мгновенно отвел глаза, устремив взгляд на черный «хамбер», который дожидался их на стоянке при аэропорте. Леклерк позволил шоферу открыть перед собой дверь машины, а потом возникла небольшая заминка, пока они не разобрались, что протокол предписывал Эвери сидеть слева от начальника. Водитель не скрывал, насколько ему надоело ожидание. Никакой перегородки между ним и задним сиденьем предусмотрено не было.