пахло горячим металлом и резиной с неуловимой едкой ноткой, со временем она стала связывать этот дух с запахом полета как такового. Экзаменатор, американец, как и предупреждала Джеки, скептически относился к женщинам-пилотам. «Ничего не поделаешь», – сказала одна из девушек, живших в гостинице «Маунт Ройял». Некоторые из них покупали экзаменатору пиво, что приводило к отменным результатам. Мэриен последовала их примеру, выдавила широкую улыбку и придумала как можно больше лестных вопросов, в ответ на что выслушала рассказы летчика о его передрягах и героических спасательных операциях, в которых он принимал участие, пока постоянные головные боли не поставили крест на его службе в армейской авиации.

Врач потыкал, подавил, взвесил, обмерил, взял ее кровь и задал странные подробные вопросы о менструациях.

– Во время менструаций не летать, – велел он, – а также три дня до и три дня после. Таково предписание.

– Ну да, – ответила Мэриен. (Девушки предупредили ее о подобном идиотизме, так что она легко ответила врачу честным взглядом и вежливо согласилась, как будто это не означало половину времени проводить на земле.)

В основном ее работа заключалась в ожидании. На каждый корабль, направляющийся в Британию, брали всего по четыре-пять девушек Джеки, чтобы их всех не разнесло в клочья одной торпедой. И они ошивались на аэродроме и в гостинице «Маунт Ройял». По вечерам Мэриен обычно выпивала в гостиничном баре с другими летчиками авиатранспортной службы, летающими через Атлантику, и девушками Джеки. Она не привыкла к таким большим компаниям, и, если остальные, глотнув, начинали шуметь, Мэриен становилась все тише и лишь кивала на реплики. А в определенный момент – его она не могла предсказать, пока он не наступал, – вставала и, не прощаясь, уходила.

Особенно она не была привычна к женской компании. Да, все девушки любили летать, хотели воспользоваться шансом вырваться и что-нибудь совершить и в большинстве своем не вызывали у Мэриен неприязни, но, как правило, они до сих пор жили с родителями, или в женских общежитиях при колледже, или с мужьями. Она надеялась, что легко сойдется с ними, но оказалось не так просто. Она мало рассказывала им о себе. («Ты такая загадочная», – сказала девушка, которой отец подарил на шестнадцатилетие аэроплан.)

Спасибо Господу за Рут.

Рут Блум. Из Мичигана. Она приехала через две недели после Мэриен, они познакомились в вестибюле «Маунт Ройяла». Мэриен, еще в летном костюме, проходила через вращающуюся дверь, а Рут стояла у стойки в коротковатом синем платье и лодочках. Потрепанные коричневые чемоданы в ногах с пестрыми наклейками, рекламирующими производителей самолетов и авиагонки, выдавали летчицу. Рут сразу выделила Мэриен и воскликнула:

– Ты, должно быть, одна из девушек Джеки!

Рут была невысокая, грудастая, с сильными, пухлыми икрами, узкой, но крепкой талией, быстрая, общительная; озорство окутывало ее, как боа из перьев. Она рассказала, ее муж учится на штурмана в Техасе и надеется летать на тяжелых бомбардировщиках. Они с Эдди познакомились на правительственных курсах гражданской авиации, куда брали и без высшего образования; не хватало юношей, и для Рут осталось место, вернее, появилось, после того как она ясно дала понять, что никого не оставит в покое, тогда ее взяли. Эдди сразу после Перл-Харбора записался в армию и, махнув рукой на карьеру летчика, пошел в штурманы. А сама она, когда муж отправился выполнять свой долг, по ее словам, не могла сидеть сложа руки. Получив телеграмму Джеки, вот, приехала.

– Ты замужем? – спросила она Мэриен.

– Нет.

– А собиралась?

Мэриен отвернулась:

– Нет.

– Я слишком любопытная, – извинилась Рут, рассматривая Мэриен.

Что-то в ее оценивающем взгляде напомнило Мэриен девочек мисс Долли. Она почти ждала, что Рут начнет красить ей губы. Но облик Рут в целом – едва сдерживаемая веселость, уверенность с первого мгновения знакомства в дружбе Мэриен – напомнил ей Калеба.

– Ты потрясающая, – сказала Рут. – Хотя и всячески стараешься это скрывать.

Мэриен провела рукой по волосам, приведенным в порядок мастерами салона «Сакс», но теперь приплюснутым от шлема, который она надевала для полета в открытом «гарварде». Ей велели отрастить их хотя бы под мальчика.

– Стараюсь не выделяться.

– Но, опрощая себя, ты привлекаешь внимание. Должно быть, долго работала.

Маленькая мягкая рука метнулась вверх и схватила Мэриен за подбородок. Та покорно позволила Рут повертеть ей голову из стороны в сторону, как лошади на базаре. Рут, кажется, подавила улыбку:

– А ты стеснительная.

– Не очень, – высвобождаясь, ответила Мэриен.

Улыбка Рут прорвалась наружу:

– Если я тебя угощу, расскажешь мне все, что нужно знать про это место?

* * *

Наконец в середине лета они вышли из Монреаля. Четырех девушек поместили в каюту на маленьком шведском грузовом судне: Мэриен, Рут, Сильви-из-Айовы и калифорнийку, которую все звали Молнией. Мэриен пыталась скрыть огромную радость от того, что они путешествуют вместе с Рут и вместе же начнут учиться, поскольку понимала, насколько важна в такие времена каждая дружба. Но Рут тоже, судя по всему, была довольна, поскольку однажды, чокнувшись с Мэриен пивом, сказала:

– Благодарение моим звездам, нас с тобой не разделили, Грейвз.

Почти год Мэриен не видела Калеба и не писала ему. Джейми тоже ничего о нем не слышал и не знал, женился ли он на школьной учительнице. Мэриен молчала не от злости, она не хотела вмешиваться. Она действительно всегда держалась на расстоянии от Калеба, боясь, что они навалят на свою долгую, старую любовь больше, чем та сможет выдержать. С Рут она боялась пережать, воспринимая их дружбу слишком всерьез, но чаще всего в ее обществе – нежном, горячем, почти волнующем тем, насколько это было похоже на влюбленность, – испытывала удовольствие. Рут не только безо всяких объяснений понимала, что значит для Мэриен летать, но и что значит вообще быть летчицей, понимала все огорчения, негодование, недоверие, сбивавшее с ног, как встречный ветер.

– Я думаю, если бы сороконожка торжественно пообещала ему даже не думать о том, что она может летать не хуже, он бы ее принял, – сказала Рут об экзаменаторе. – Больше ничего не надо. Ему плевать, умеешь ли ты летать, важно, чтобы ты знала свое место.

– Почему сороконожка? – спросила Мэриен.

– Насквозь вижу бабников, таким важны только ноги. Я ему немножко поулыбалась, назвала героем, и вот, плыву в Лондон.

Она обращалась с Мэриен то по-матерински, то шутливо, то кокетливо, то запугивала, то уговаривала, то подзуживала, всегда добродушно. Мэриен даже представить себе не могла, что ей понравится, если ее будут тискать, как котенка, но всегда расслаблялась, лишь выполняя указания Рут.

Небольшим конвоем со старым эсминцем в качестве охраны они сначала прошли из Монреаля в Сент-Джонс, что в Ньюфаундленде, и принялись ждать, когда соберется конвой побольше. Долгие, медленные, теплые дни проходили на якоре. Мэриен продала «Бичкрафт» и теперь, смотря на самолеты, летящие в Европу, испытывала острую боль. По вечерам летчики играли в карты и пили с остальными пассажирами.

Сильви-из-Айовы заявила, что пошла во Вспомогательный транспорт, так как перезнакомилась уже со всеми мужчинами в своем городе, округе, а может, и во всей Айове, да и вообще лучше летать на самолетах, чем их строить. Молния призналась, что, ясное дело, она хочет летать на «спитфайре». И еще потом сможет говорить, кой-чего, дескать, повидала, поездила по миру.

– Если хочешь просто говорить, можно было остаться дома и все придумать, – сказала Рут.

Молния закатила глаза:

– Конечно, я в самом деле хочу увидеть.

– Тогда так и говори, – отрезала Рут.

Молния и Сильви загорали на носу судна и строчили письма. Рут, облачившись в комбинезон, записала Мэриен помогать ей красить леера. Развеселившиеся матросы, вручив им кисти и ведра с краской, курили, бездельничали, смотрели во все глаза, обменивались комментариями на шведском, пока Рут не похватала их за локти и силой не заставила работать. В самый жаркий день все четыре летчицы разделись и прыгнули за борт, Сильви в купальном костюме, который у нее хватило ума прихватить с собой, остальные в нижнем белье. Девушки взялись за руки, но вода разорвала пальцы. Мэриен, вынырнув на поверхность, отогнала непонятный ей ужас от темной стальной стены корпуса корабля под водой.

Конвой в шестнадцать суден вышел вечером, без всякого оркестра, и взял курс на восток. В первый же вечер член команды, лучше других