На столе совершенно неподвижно лежит бледная женщина в вышитом платье. Кое-какие предметы туалета уже валяются на полу: башмаки, шляпка, красная лента, небесно-голубые чулки.

Винге и Кардель остановились на пороге двойных дубовых дверей и поглядели друг на друга удивленно.

— Это еще что за чертовщина? Они что, собрались лекции слушать? По этой, как ее… анатомии?

Винге молча достал часы и постарался, чтобы на них упал свет от лампетты. Полночь только что миновала. Хотел было что-то сказать, но внезапно послышался чей-то голос. Кардель толкнул Винге в бок:

— На самый верх! Сюда идут. Там темно, нас не заметят, зато…

— А может, и заметят, — меланхолично шепнул Винге.

— …зато нам все видно и все слышно, — Кардель предпочел не обращать внимания на умеренный фатализм напарника.

Впрочем, укрытие было неплохим: высокие спинки нижних рядов образовывали для верхних нечто вроде парт.

Фру Сетон была права: за ними и в самом деле легко спрягаться.

Они взбежали по ближайшей лесенке, одной из четырех. Уже на самом верху Винге повернулся к Карделю.

— И помните, Жан Мишель: ни в коем случае не выдавать наше присутствие.

Внимательно, со значением посмотрел напарнику в глаза и повторил:

— Ни под каким видом!

Буквально через несколько секунд двойная дверь аудитории открылась снова.

Первым в зале появился юноша не старше двадцати, высокий и неуклюжий. По всей видимости, еще не научился владеть своим внезапно выросшим телом. Через локоть перекинут фартук, в другой руке — небольшой ящик. Одежда довольно поношенная, а главное, плохо подобрана: блекло-желтое пальто, яркий пятнистый жилет, пряжки на панталонах почему-то разные. При виде трупа на столе он издал радостный клич.

— Все так, как вы и сказали, господин Сетон, все так и есть… но я не верю своим глазам! Вы даже не догадываетесь, как трудно приходится нам, студентам-медикусам, найти препараты, на которых мы могли бы совершенствовать наше искусство. Мне кажется, профессора весьма наивны… они полагают, что можно научиться лекарскому искусству на взгляд и на слух! «Слушайте лекции, господа, будьте наблюдательны, господа», — передразнил он. — Бесконечно вам благодарен!

Сетон выслушал его восторженные восклицания, сложив руки за спиной. Он-то как раз был одет так, будто только что покинул бальный зал в другом конце двора. Лицо в колеблющемся свете лампетты напоминало шутовскую маску.

— Нет уж, Нюберг, это я должен вас благодарить. Если я и оказал вам услугу, то вы расплатились более чем щедро. Подумайте: получить возможность послушать вашу лекцию в отсутствие желающей пощекотать нервы черни… Люди приходят па вскрытия вовсе не из-за новых знаний. Исключительно из любопытства… я бы сказал — нездорового любопытства. Очень и очень вам благодарен, — повторил Сетон, немного повернулся, и свет упал так, что Карделю показалось: лицо Сетона рассечено пополам, и каждая половина живет своей жизнью. — Частная лекция… об этом можно только мечтать.

Нюберг вынул свечу из лампетты и зажег от нее остальные. Снял пальто, закатал рукава и завязал на спине фартук.

— Да… насчет препарата… формально я должен быть уверен, что он… как бы сказать… что труп раздобыт законным путем.

— За это не стоит волноваться. Никакой родни. Вообще никого, кто мог бы задавать вопросы о ее судьбе. Мой помощник, Яррик, выполнил свою часть договора. Предполагаю, и у вас есть свои рутины… по части захоронения останков и все такое прочее?

Нюберг поставил саквояж на скамью, открыл крышку. Пробежал пальцами по ряду блестящих инструментов и кивнул.

— Да… этим обычно занимается наш сторож. Еще до рассвета все будет убрано, и останки передадут для, как вы выразились, захоронения. Я пообещал ему заплатить за доставленные затруднения. Из вашего беспримерно щедрого гонорара.

Он отстегнул ремешок, вынул из чехла нож, поскреб ноготь большого пальца и недовольно поморщился. Достал почти сточенный брусок, плюнул и принялся направлять лезвие. Сетон тем временем разместился в первом ряду амфитеатра.

— Пожалуйста, Нюберг, комментируйте каждое ваше движение, каждый разрез, каждый поворот ножа. Представьте: вы профессор, а перед вами туповатый студент. Боюсь, мои знания человеческой анатомии заметно отстают от желания ее постичь. Интересно, страшновато… Но любознательность, как правило, берет верх.

— Само собой, господин Сетон, само собой. И прошу вас: если возникают вопросы, задавайте их незамедлительно. Вот, смотрите… я делаю разрез… — Нюберг показал, какой разрез он собирается сделать, — продольный разрез от трахеи через грудину… грудину надо перепилить, потом два поперечных разреза, разводим ребра и — что мы видим? Мы видим жизненно важные органы, легкие, сердце в перикарде… э-э-э… в сердечной сумке, крупные…

— Если не возражаете, Нюберг… — перебил Сетон и откашлялся. — Мне бы хотелось… у вас, знаете, такой размах… сразу пополам. Нельзя ли начать с чего-то поменьше? Меня очень интересует… можете показать, к примеру, структуру мускулов и нервов на руке? Или, скажем, на бедре?

Нюберг заговорщически подмигнул и улыбнулся.

— Ага… вы хотите некоторой как бы выразиться миниатюризации — Он слегка запнулся на трудном слове. — Извините, господин Сетон, мы, медикусы, изучающие хирургию, волей-неволей полагаем, что и все так же привычны к… скажем так, к неординарному зрелищу. Человек изнутри. Если нас не остановить, мы сразу лезем в живот и изучаем, так сказать, причинно-следственные связи.

Кардель вопросительно глянул на Винге — что еще за причинные связи в животе?

— Материальная причина болезни, сведшей пациента в могилу, — еле слышно шепнул Винге. — А могила — следствие.

— Конечно, конечно… можем начать с малого, если вам так угодно.

Он разложил на столе инструменты. Несколько раз после секундного размышления менял их местами — видно, прикидывал, в каком порядке они ему понадобятся.

Энергично потер руки и взялся за ножницы.

— Первым делом необходимо удалить одежды. Если хотите, могу оставить промежность прикрытой. Некоторые мои коллеги полагают, что зрелище женской половой сферы в какой-то степени отвлекает…

— Мне все равно.

Нюберг начал резать платье и вскрикнул. Ножницы выпали из рук и с металлическим лязгом грохнулись на пол.

— Господин Сетон! Произошла чудовищная ошибка! Эта женщина, она жива! Кожные покровы теплые, мало того! Она дышит, хотя, еле-еле Дыхание поверхностное Не будете ли вы так любезны сходить за водой, пока я попытаюсь привести ее в чувство?

Сетон закинул ногу на ногу.

— Это никакая не ошибка, Нюберг. Думаю, так даже интереснее и кстати, должен успокоить вашу совесть: она жива, да, но это явление временное. Доза лауданума намного больше смертельной Мы с вами — свидетели ее последних часов в жизни. Если не минут… Мой помощник на всякий случай связал ее кожаным ремешком… но, думаю, эта мера была излишней: двигаться она не в состоянии. И уж точно ничего не чувствует. Так что ваша совесть чиста, Нюберг. Клянусь могилой предков, — с усмешкой заверил Сетон.