– Спасибо.

Помолчали еще некоторое время. Но, как ни странно, особого дискомфорта не ощущалось.

– Говорят, что оправишься, но по-настоящему этого никогда не происходит, – задумчиво проговорил Лео.

– Да. Точно.

Лео отпил маленький глоток кофе, потом рассеянно вытер губы тыльной стороной ладони.

– Вообще-то мама умерла здесь, на озере. Когда папа с братом уехали, решила задержаться еще на несколько дней. Хотела навести порядок перед тем, как запирать дом на зиму. Это случилось одиннадцать лет назад. Мы не уверены, что конкретно произошло – должно быть, отравление угарным газом, но результаты вскрытия были недостаточно конкретные. Только папа все равно на всякий случай заменил печь. Так ему было легче и спокойнее.

– Какой ужас, – произнесла Грейс. К сожалению, мать Лео она не помнила.

– А с вашей что случилось?

Грейс рассказала, как вернулась в Кембридж после весенних каникул. Пока она возилась с ключами в коридоре, телефон в комнате общежития звонил и звонил. Хотя мобильных телефонов тогда не было и узнать заранее, кто хочет с ней поговорить, Грейс не могла, но она сразу поняла, что эти звонки не означают ничего хорошего. Так и оказалось – в Нью-Йорке у мамы случился инсульт. Всего через час после того, как Грейс уехала на вокзал. Конечно, она сразу же отправилась обратно домой. В течение следующих нескольких недель, за которые мама так и не пришла в сознание, а шансы на постепенное выздоровление постепенно таяли, Грейс все дни проводила в больнице и бестолково суетилась вокруг обоих родителей. А потом Грейс поняла, что нужно сделать выбор – или полностью пропустить семестр, или возвращаться. Грейс решила вернуться. И, как ни ужасно, неожиданно произошло то же самое, что и в прошлый раз. Непрерывно звонящий телефон за толстой дубовой дверью общежития Киркланд-Хаус, лихорадочные поиски ключей и понимание, что звонок принесет очень, очень плохие новости. И опять Грейс поехала обратно в Нью-Йорк. На этот раз о том, чтобы доучиться семестр, не могло быть и речи. Пришлось нагонять летом.

Осенью Грейс съехала из общежития, и они с Витой сняли вместе квартиру. А потом, почти сразу же после этого, Грейс встретила Джонатана. Как бы ей тогда пригодились материнские советы! Марджори Уэллс Пирс-Рейнхарт познакомилась и сразу влюбилась в своего мужа на свидании вслепую в 1961 году, но брак их, как выяснилось, не был счастливым. Интересно, что бы она сказала, когда бы ей позвонила пребывающая в состоянии восторженной эйфории единственная дочь и принялась с жаром описывать прекрасного во всех отношениях молодого человека – честолюбивого, добросердечного, нежного, немножко растрепанного и по уши влюбленного в Грейс?

Сейчас Грейс понимала – мама, конечно, дала бы самый разумный в такой ситуации совет. Притормози. Не спеши. Присмотрись к нему повнимательнее, узнай получше.

Мама сказала бы: «Я, конечно, рада за тебя, но, пожалуйста, Грейс, не наделай глупостей».

Каких именно глупостей со стороны дочери опасалась бы мама, понятно и так.

– Очень жаль, что не довелось пообщаться с ней во взрослом возрасте, – вдруг проговорил Лео. – В смысле, в моем взрослом возрасте. Боюсь, когда был подростком, ни малейшей симпатии она ко мне не испытывала.

– Думаю, дело было не в вас, – вдруг само собой вырвалось у Грейс. – К сожалению, мама вообще была не слишком счастливой женщиной.

Грейс в первый раз произнесла вслух нечто подобное. После ее слов повисла тяжелая пауза. Грейс сама удивилась, как осмелилась сказать такое, да еще и просто знакомому. Ощущение было неприятное. Грейс взяла и объявила, что мама была несчастна. Не следовало этого делать.

– Иногда все происходит как-то… неаккуратно, что ли? – произнес Лео. – И тогда приходится придумывать историю, сюжет. Думаю, так часто бывает, когда кто-нибудь умирает.

– В смысле? – уточнила Грейс.

– Ну, люди придумывают историю. Взять, например, ваш сюжет. Вы возвращаетесь в общежитие. Звонит телефон. Вы снова возвращаетесь. И снова звонит телефон. Можно подумать, будто ваши приезды и отъезды как-то связаны со смертью вашей матери.

– Намекаете, что я возомнила, будто все вокруг меня вертится? – спросила Грейс. Она никак не могла понять, стоит обижаться на Лео или нет.

– Нет-нет, не в этом смысле. Конечно, всем нам иногда не чужды проявления нарциссизма. С другой стороны, все мы главные герои наших жизненных историй, поэтому порой и создается впечатление, будто все действительно вертится вокруг нас. Но это, конечно, не так. Просто такой уж нам отведен наблюдательный пункт.

Грейс рассмеялась. А потом, сообразив, по какому поводу смеется, рассмеялась еще раз.

– Извините, – произнес Лео. – Профессиональная деформация. Преподавателя и в свободное время тянет учить всех подряд. Перефразируя цитату из пьесы Дэвида Мамета «Гленгарри Глен Росс» «всегда закрывайте сделку» – «всегда учите»!

– Ничего страшного, – сказала Грейс. – Даже интересно. Мне самой эта мысль раньше в голову не приходила. А ведь я вроде как психолог.

Лео посмотрел на нее:

– Почему «вроде как»?

Но Грейс не ответила: она и сама не знала ответа на этот вопрос. С тех пор как она в последний раз вспоминала о ком-то из своих клиентов, прошло несколько недель. И еще больше времени миновало с тех пор, как Грейс считала себя вправе учить других, как нужно жить.

– Предпочла бы сейчас не обсуждать свою профессию, – проговорила она, вместо ответа.

– Хорошо, как вам будет удобнее, – успокаивающим тоном произнес Лео.

– Можно сказать, что у меня тоже академический отпуск, – прибавила Грейс.

– Хорошо. Я понял. Только мы ведь договорились не обсуждать этот вопрос.

– Да, – кивнула Грейс. И на этом они сменили тему.

Отец Лео больше не женился, однако уже некоторое время сожительствовал с одной дамой, которую, как ни забавно, звали Пруди[55]. Брат Лео, Питер, работал юристом и жил в Окленде. А еще, как оказалось, у Лео есть дочь.

– Вернее, не совсем дочь, – попытался объяснить он, но только еще больше запутал ситуацию.

– «Не совсем дочь» – это что-то новенькое.

– Состоял в гражданском браке с женщиной, у которой был ребенок, девочка. Зовут Рамона. В смысле, девочку, а не женщину. Мы решили расстаться как можно более мирно и цивилизованно, поэтому с Рамоной общаюсь до сих пор и очень этому рад, потому что обожаю ее.

– Как можно более мирно и цивилизованно, – задумчиво повторила Грейс. – Звучит замечательно! Прямо-таки в вольтерьянском духе![56]