Машина, к которой мы подошли, стояла в углу цеха за сетчатой перегородкой.

– Лазер, – сказал Юра не без гордости.

В те времена лазеры ещё были редкостью даже на американских предприятиях. Я-то о них вообще знал только благодаря научной фантастике. А сейчас эта «фантастика» стояла передо мной и возле нее возился Генка, парень из отдела машинного программирования. Поглядывая на экран монитора (он был тут же, на стенке лазера) что-то там нажимал… И снова я горько пожалел, что не учился машинному программированию!

Лазер был довольно громоздким и немного напоминал животное: у него имелось что-то вроде головы, небольшая металлическая коробка, прикрепленная сбоку к более широкому и массивному основанию. Генка запустил лазер, в «голове» что-то задвигалось, заурчало – и по краям её засветились красноватые огоньки. Продолжалось это меньше, чем полминуты, потом всё притихло и «голова» приподнялась. Генка снял из-под неё плашку и протянул Юре. Плашка была вся в дырочках и разрезах, при этом разного диаметра, ширины и длины.

– Это как же? Значит, лазерный луч всё время менялся? – спросил я.

– А на что же программа? Ты бы видел, какие мы тут фигуры вырисовываем! – засмеялся Генка.

* * *

…По дороге из цеха наверх я пытался ещё о чём-то расспрашивать Юру, но поговорить почти не удалось. Со всеми, кто нам встречался (а по коридорам то и дело проходили люди), будь то рабочие в запачканных комбинезонах или инженеры в строгих костюмах и при галстуках, Юра здоровался. Его «Hello! How are you?» было таким приветливым, а улыбка такой открытой и широкой, будто встречались нам только его близкие друзья. Да и они вели себя так же. Многие останавливались перекинуться парой слов… Конечно, я знал, какой добрый и отзывчивый человек мой родственник. И всё же удивлялся: когда он успел так сойтись с людьми на предприятии, завоевать такое отношение? Ведь работал он, так сказать, за закрытой дверью и никто, кроме нескольких руководителей фирмы, толком не знал, чем он занимается. Конечно, этот ореол таинственности тоже способствовал популярности дяди. Но больше – его душевность, простота…

Надо сказать, это очень выделяло Юру среди многих руководящих сотрудников фирмы. Джон Мариотта вообще ходил по коридору, никого не замечая, лишь изредка кивал кому-нибудь. Но особенно неприятным казался мне начальник инженерного отдела Евгений. Этот тип на всех, кто был ниже его по должности, взирал свысока, мог и не ответить на приветствие, пройти мимо с надменным выражением лица. Зато с руководителями фирмы вел себя раболепно: раскланивался, сладко улыбаясь, руку бросался пожимать… Известно было, что он бегает к начальству с доносами, клевещет на тех, кто ему не угодил. К сожалению, это поощрялось. Среди нас ходило словечко «политика». В английском языке у него много значений. В данном случае подразумевались хитрости, интриги, чьи-то тайные интересы, а вовсе не разумные действия. Кого-нибудь незаслуженно переводили на более высокую должность, повышали зарплату. Ребята в моем вычислительном центре переглядывались, пожимали плечами: «политика»… Инженерный начальничек (между прочим, он был русским эмигрантом) славился, как мастер «политики». Он постоянно старался кого-нибудь выжить. И уж меня бы он выжил с великим удовольствием! Не потому, что я для него что-то значил. Я был мелкой сошкой, сопляком. Но я был родственником Юры Пинхасова, человека, которому этот тип жгуче завидовал… Завидовал и ненавидел. За то, разумеется, что дядя благодаря своим талантам поднялся так высоко и «подсидеть» его никак нельзя.

Когда мы с этим начальничком встречались в коридоре, он ничего не мог поделать со своим лицом, оно напрягалось, выдавало его злобу. Зрачки, увеличенные линзами очков, начинали метаться… Стараясь казаться невозмутимым, я глядел ему прямо в глаза и говорил своё обычное: «Здрасьте…». Он удостаивал меня чуть заметным кивком.

* * *

Пока мы с Юрой шли по коридору, я выложил эти свои впечатления и спросил: «Посоветуйте, как вести себя?»

– Глупый человек, – поморщился он. – Не обращай внимания, вот и всё! А Джон Мариотта, он, может, и забывает здороваться, но человек достойный. Ты, например, заметил, сколько у нас на фирме испанцев?

– Испанцев порядочно. Наверно, потому что испаноязычные живут в ближней части Бронкса?

– Живут-то они близко, – усмехнулся Юра, – но по большей части предпочитают не работать, а дома сидеть и лапу сосать… Велфор – знаешь, конечно, о таком пособии?

Конечно же, я знал о велфоре. Знал, что Америка очень щедра, социальную помощь получают миллионы и миллионы людей. Но есть в этом и оборотная сторона: в Америке легко стать тунеядцем… Так вот, по словам Юры, Мариотта не жалел времени и сил, уговаривая своих соотечественников жить достойно, по-человечески. И теперь многие из них стали прекрасными работниками.

Не стану скрывать, я всё еще злился на Мариотту за его презрительный тон во время первой встречи, нередко вспоминался мне его «зеленый огурец». На этот раз я с симпатией вспомнил о другом: о том, что на прощанье он дружески пожал мне руку.

Если идешь от Юнион Тёрнпайка по Мейн-стрит, ещё издалека приметишь белую башенку. Украшает она невысокий, старинного вида дом, что стоит на углу 75-й авеню. Мне эта башенка сразу понравилась. Спешишь, бывало, от метро домой, глядь – она белеет вдали среди зелени. Будто улыбается тебе, будто здоровается. Ну и я, конечно, ей: «Привет!» А со временем и весь дом стал для меня чем-то очень значительным, вызывающим чувство глубокого почтения. И даже гордости, что я близко знаком с таким замечательным зданием и часто его посещаю. Ведь оно было точь-в-точь таким же, как знаменитое здание в Филадельфии, вошедшее в историю Соединенных Штатов, как Independence Hall. Именно в том здании, построенном в 1753 г. для правительства Пенсильвании, была принята Декларация Независимости, в нём обсуждалась, составлялась и подписывалась Конституция… Словом, именно там родились Соединённые Штаты Америки!

Здание с белой башенкой на Мейн-стрит построено в честь Independence Hall. Торжественную атмосферу ощущаешь уже в вестибюле, где на невысоком постаменте стоит колокол – копия Колокола Свободы, который звонил, когда подписывалась Декларация Независимости. Об этом колоколе существует несколько преданий. Он сразу же почему-то треснул, та же участь постигла такой же, отлитый заново и пришлось отлить третий. Однако же какой-то из этих колоколов хранится с тех пор в Independence Hall, как символ свободы, а для каждого из штатов Америки отлита его копия. Владельцам здания на Мейн-стрит досталась одна из них…

Из вестибюля попадаешь в зал, высокий и светлый, украшенный копиями исторических картин и портретов двух легендарных президентов, Вашингтона и Линкольна. Оригиналы находятся в Пенсильвании.

Дом с белой башенкой на Мейн-стрит выглядел, как Independence Hall, перенесенный в Нью-Йорк, и мог бы быть музеем. Но был здесь вовсе не музей, а банк! Его выстроила для себя одна из американских банковских компаний – Queens County Savings Bank. Я потому и приходил сюда, что наша семья пользовалась услугами этого банка. Направляясь к стеклянной перегородке, чтобы протянуть свой чек в окошечко кассира, я проходил мимо высоких стен, с которых благосклонно глядели на меня президенты – создатели Америки. Они как бы одобряли меня, как бы говорили: «Правильной дорогой идешь, Валера!»