— Что за черт! — кричит Эйден, размахивая руками в воздухе.

Но Оуэну не стыдно. — Что? Мы же не выросли вместе. Мы даже никогда не жили в одном доме.

Мали возвращается в самый подходящий момент и садится на корточки рядом с креслом Хейса. — Что я пропустила?

Хейс, должно быть, не услышал, как она подошла, потому что он подпрыгивает. — Иисус, блядь, Христос! Откуда, черт возьми, ты взялась?

— Моя мать?

Никто больше не обращает внимания, но я наблюдаю, как она меняет его пролитое пиво на другое. Однако, судя по тому, что оно уже открыто, я знаю, что она наполнила его безалкогольным пивом.

Трюк, который она использовала против меня, когда я однажды ночью немного вышла из-под контроля.

— Но серьезно, — говорит она, вставая и снова садясь рядом со мной. — Что я пропустила? Я слышала крики.

— У Оуэна склонность к инцесту, — шутит Эйден.

Мали съеживается, когда Оуэн защищается. — Отвали. Мы едва ли даже родственники. Они женаты всего около шести месяцев.

— Черт возьми, Оуэн, — дразнит Мали. — Не думала, что ты из таких.

— Да пошли вы все, — ворчит он, а затем поворачивается к Хейсу так, что у меня волосы на руках встают дыбом. — Говоря о людях, которых мы трахаем… Эйч, правда или действие?

На это нет простого ответа. Либо они спросят, кто это, а я не верю в его способность сейчас придумать правдоподобную ложь, либо он придумает, как выведать это у него с помощью «действия». У Мали даже перехватывает дыхание.

— Действие, — уверенно говорит он.

Оуэн откидывается на спинку стула. — Позвони девушке, на которой ты так зациклился в последнее время.

Хейсу удается выдавить смешок, когда он опускает голову. — Мы, э-э… мы на самом деле больше не разговариваем.

— Ну, это объясняет, почему ты был таким придурком на этой неделе, — шутит Кэм, но Оуэн не собирается отпускать это.

— Не совсем то, о чем я спрашивал, братан, — настаивает он. — Если только ты не хочешь назвать себя цыпленком.

Хейс сужает глаза, глядя на Оуэна, и достает из кармана телефон. К счастью, все так сосредоточены на нем, что не замечают, как я быстро убираю телефон под толстовку.

Как только звонок начинает раздаваться из динамика его телефона, я чувствую, как он вибрирует у меня на животе. И Мали, будучи настоящей богиней, которой она является, начинает говорить, чтобы заглушить этот звук.

— Ой, я забыла тебе сказать, — говорит она, как будто обращаясь только ко мне. — На днях на работу пришел парень с женщиной, которая явно не была его женой. Его жена приходит постоянно, так что я, конечно, знаю, кто она такая. Так вот, он попросил эту сучку выбрать себе нижнее белье.

Пока Мали продолжает свой рассказ, я не могу не смотреть на Хейса. С каждым вибрированием телефона боль в груди становится все сильнее. А на третьем звонке он поднимает на меня глаза, давая понять, что его намерения очевидны.

Я могла бы ответить на звонок.

Я могу взять трубку прямо сейчас, и мой голос будет звучать из динамика, показывая всем, что это я. Что я — та девушка, с которой он провел последние пару месяцев.

Он полностью отдает власть в мои руки.

Но то, что у нас было, значит для меня больше, чем то, что вполне может стать пьяной ошибкой на утро.

Звонок переходит на голосовую почту, и оставшаяся в нем крупица здравого смысла вешает трубку как раз в тот момент, когда произносятся первые три цифры моего телефонного номера. Но код города им ни о чем не говорит. Это может быть кто угодно.

Я вздыхаю, стараясь не обращать внимания на то, что мое сердце как будто снова разрывается, и Мали прислоняется ко мне, чтобы дать понять, что она рядом. Тем временем Эйден в шоке смотрит на Мали.

— Подожди, — говорит он. — Вы действительно отправили квитанцию на электронную почту его жены?

Мои глаза расширяются. Очевидно, я не уделила достаточного внимания ее истории. Но Мали ухмыляется, небрежно пожимая плечами.

— Ага, — говорит она ему. — Ну, технически система так и сделала. Я просто записала его на ее счет. Я не виновата, что он свинья.

Она права. Надеюсь, что ее дикие наклонности не приведут к тому, что однажды ее задницу убьют.

Теперь очередь Хейса, и он выглядит совсем не так, как хотелось бы. Но когда он смотрит прямо на меня, в его глазах что-то меняется.

— Лейкин, — мое имя впервые за всю ночь слетает с его губ. — Правда или действие?

Прямо сейчас я ни за что не доверяю ему настолько, чтобы выбрать «действие», так что у меня остается только один вариант. — Правда.

Уголки его губ приподнимаются. — Какой твой любимый день лета на данный момент?

Эйден насмехается. — Это дерьмовый вопрос. Что за ерунда?

Но он не знает, что мы провели вместе почти все лето и что большинство моих воспоминаний за последние пару месяцев связаны с ним. Я знаю, что он делает. Он ищет что-то, хоть что-то, за что можно ухватиться. Чтобы сказать ему, что я не стерла все из памяти.

И я не могу не подарить ему это.

— Я видел концерт Томаса Ретта. Это было довольно эпично. — Я сделала паузу и провела пальцами по волосам. — Но мой любимый день был, когда я каталась на лодке Монти. В тот день закат был идеальным.

Мы не отводим друг от друга глаз, но то, как он произносит: «и мой тоже», бьет меня прямо в грудь, пробиваясь внутрь и занимая место рядом с моим сердцем.

И я чувствую это еще долго после того, как все двигаются дальше, как будто ничего не произошло.

Игра длится, кажется, часами, но, к счастью, это в основном тупое дерьмо, которое вы придумываете, когда у вас заканчиваются идеи. Но Оуэн полон решимости наконец-то победить Кэма.

Видите ли, мы играем так: если ты называешь себя цыпленком, ты выбываешь из игры. И игра продолжается до тех пор, пока ты не останешься один, и тогда ты становишься победителем в игре «Правда или действие». Обычно игра заканчивается тем, что все называют себя цыплятами, пока не остаются двое, и Кэм говорит им сделать что-то настолько возмутительное, что он побеждает по умолчанию.

Однако в этот раз все по-другому. Мы все начинаем называть себя цыплятами из-за вещей, которые нас на самом деле не волнуют, просто ради того, чтобы не играть дальше. Я