— Да, я сняла все со счета и держу как неприкосновенный запас на крайний случай.

— Тут, в конверте, есть еще. Бери и уезжай, немедленно.

— А Анджело, — начала я, — ты его видел?

— Нет, но мне сказали, что он в безопасности на нашей вилле. Значит, ты отдала его в конце концов. Правильно сделала. Ты даже не представляешь, как я тобой горжусь. Что бы ни случилось, с нашим сыном все будет в порядке.

Ну как я могла сказать ему, что его родственники силой забрали у меня Анджело? Зато теперь я хотя бы знала, что это было сделано не по его приказу — такое вот маленькое утешение.

— Лео, — я взяла его лицо в ладони, — я люблю тебя. Пожалуйста, береги себя. И приезжай ко мне.

— Приеду. Обещаю. Как только смогу, сразу приеду. Отправляйся в Локарно и жди меня там. Я тебя найду.

— Да. — Как это ни нелепо, я почувствовала себя счастливой.

— А теперь поспеши. Я подожду, пока ты уйдешь. И будь осторожна по дороге домой.

— Хорошо, аморе мио.

Он снова поцеловал меня. Я полезла через кусты, и ветки царапали мне лицо. Кажется, по щеке потекла кровь, или, может, это была слеза? Не знаю.

Я вернулась к себе в квартиру. По дороге я слышала, как засевшие в баре немцы хохочут и распевают грубую застольную песню. Несколько раз, чтобы укрыться от патрулей, мне пришлось стоять, застыв в дверном проеме, один раз я спряталась в незакрытой церкви.

Опаснее всего было на мосту Академиа, который отлично просматривается со всех сторон, но я перешла его, будто имею на это полное право, и никто меня не остановил. Когда я добралась до дома, запыхавшаяся, с быстро колотящимся сердцем, Ханни уже мирно спала. Можно только позавидовать молодым и тому, как легко они ко всему приспосабливаются! Я быстро побросала в рюкзак кое-какие вещи. Чемодан брать нельзя, он будет слишком бросаться в глаза. К тому же у меня не много дорогих сердцу вещей. Подаренное Лео кольцо и так на пальце. Я взяла британский паспорт, деньги, ключи от банковской ячейки, от квартиры и от потайного ящика стола. Рисунки пусть остаются там, надежно спрятанные, вместе с дневником, который я так долго вела. Пусть лежат до тех пор, пока весь этот абсурд не останется позади. Но один законченный портрет Анджело в образе херувима я все-таки прихватила — маленькую картину маслом в стиле ренессанса. Я сняла холст с подрамника, обмотала вокруг футляра для зубной щетки и перевязала лентой.

Потом я хорошенько поела, уложила в дорогу хлеба, сыра и фруктов и забралась на постель под бок к Ханни. Конечно же, сон не шел. Я все думала и думала о Лео. Удастся ли ему благополучно уехать? Доберется ли он до союзников? Увижу ли я его когда-нибудь снова?

20 октября

Едва рассвело, я разбудила Ханни и рассказала ей о наших планах. Потом оставила Франческе немного денег и записку, где говорилось, чтобы она не стеснялась пользоваться нашими припасами и что я надеюсь когда-нибудь вернуться. На завтрак мы съели последние остававшиеся у нас яйца и пустились в путь. Пока мы шли, я все твердила Ханни, что она должна помнить: мы с ней сестры и едем проведать бабушку в Стрезу. На озеро Маджоре. В горы.

— Ты ведь все знаешь об озерах и горах, правда? — спросила я.

Она кивнула, и ее лицо озарилось улыбкой.

— Мы каждую зиму ездили в Кицбюэль кататься на лыжах. А летом жили в маленьком домике в Венском лесу. Там очень красиво.

— В том месте, куда мы едем, тоже очень красиво, — сказала я. Тебе понравится. Там чистый горный воздух.

Мы добрались до вокзала. Поезд на Милан отходил через час, а оттуда нам предстояла еще короткая поездка на пригородном поезде до Стрезы. Подали наш состав, мы заняли места. Никто нас ни о чем не спрашивал. В одном купе с нами были пожилая чета и священник. Мы разговорились. Я рассказала им о больной бабушке.

— Ваша младшая сестра очень застенчивая, — сказал пожилой мужчина, послушав односложные ответы Ханни.

— Боюсь, она напугана немецкой оккупацией, — ответила я.

— Я ее не виню. Сама не могу дождаться, когда смогу уехать отсюда, — проговорила его жена. Наш кузен живет на ферме в Ломбардии. Мы не хотим оставаться в городе.

Священник ничего не сказал.

До Милана мы добрались без происшествий. Красивый большой вокзал с его блестящими мраморными полами и новой настенной росписью радовал взгляд и был почти пуст, если не считать немецких солдат, которые торчали по углам, охраняя входы и выходы. Я сверилась с расписанием. Пригородный поезд до Стрезы отправлялся через двадцать минут. Я не могла поверить в такую удачу. Мы пошли на нужную платформу. Состав уже подали, и в него садились пассажиры.

— Подождите минутку, фройляйн, — раздалось у меня за спиной.

Обернувшись, я увидела двух немецких солдат.

— Ваш пропуск, пожалуйста, — сказал один из них по-итальянски.

— У меня есть письмо, — ответила я, — с печатями властей, все как полагается. Мне сказали, что больше ничего не требуется. Я еду навестить бабушку в свой родной город. Она при смерти.

Солдат проглядел письмо.

— А девочка?

— Это моя младшая сестра.

— В письме о ней ничего нет.

— Потому что вначале она должна была остаться с нашей тетей, но потом передумала и не захотела со мной расставаться.

— Пожалуйста, пройдемте с нами, — сказал солдат.

— Но наш поезд отходит через несколько минут, и неизвестно, когда будет следующий.

— Пройдемте с нами.

У меня не было выбора. Нас отвели в контору за платформами. Там за письменным столом сидел человек — не в обычной военной форме, а в черной.

— И что у нас тут? — спросил он.

Я вручила ему письмо и рассказала про бабушку и младшую сестру.

— Уведите девочку, — резко скомандовал он.

Даже не зная немецкого, я поняла его слова, главным образом потому, что из груди Ханни вырвался испуганный вздох. Чьи-то руки потянули ее прочь.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась я. — Ей без меня будет страшно.

— Нет, Джульетта, — плакала Ханни, когда ее уводили из комнаты.

— Вы, должно быть, считаете меня глупцом, фройляйн, — сказал человек в черной форме. — Я евреев за милю чую. Сами-то вы, я уверен, не еврейка. Это вам повезло. Но и итальянкой вы быть не можете. Может, перейдем на более привычный язык? Так уж вышло, что мой английский весьма неплох.

Должно быть, по моему лицу стало ясно, как я потрясена, потому что он рассмеялся.

— О да, нам все о вас известно, дорогая английская леди. Ваша домработница сообщила, что вы уехали. Мы обыскали ваше жилище и нашли рацию. Довольно примитивное устройство, толку от него теперь никакого, конечно, но попытка была доблестной. Так что, пожалуйста, садитесь. У нас есть к вам несколько вопросов.